— Права ты, Снежа…
Поникала она совсем.
— Выходит, либо я никому настолько не мила, дабы за меня в пасть альфы лезть. Либо все трусы, что остались.
Видеть ее такой тихой и подавленной мне было вново. И чего греха таить, неприятно.
— Хватит киснуть, милая. Все у тебя будет, и муж хороший, и детишек на печке не поместиться. Ты только дождись того самого.
Плакать волчица перестала, да только до самого вечера слова лишнего не сказала и ни одной улыбки не уронила.
Жалко мне ее было, но ничем помочь я не могла.
К вечеру уже собралась с девочками покушать. Но перед этим надобно было Милавку осмотреть. Она дома сейчас отлеживалась. Дорогу я запомнила вроде бы. Девчонка, слава богам, уже лучше себя чувствовала. И глядя на нее, я понимала, что не столько моя магия ее исцеляет, сколько отцовская любовь.
Лишний раз завидовать девочке не стала, попрощалась с ней и Ярополком и давай назад в терем вертаться. Пройдя мимо конюшни, приостановилась, услышав могучий голос альфы.
— Не проверяй мое терпение, Вацлав! И так весь на взводе, будто голым задом на семейство ежей поставили! Чего им на этот раз неймется⁈
— Успокойся, брат. — Привычно спокойно молвил Вацлав, призывая к разуму Горана. — Нерадостно им, что ты Снежу женой сделал да госпожой.
— То есть, когда я ее на алтарном камне своей делал на всеобщее обозрение, им радосно было. А сейчас нет!
— Тише ты! — Вацлав старался сгладить углы, но Горана я уже немного изучила, и, судя по голосу, завелся он не на шутку. — Бабы, работающие в тереме, молву пустили, что ты не на одном ложе со Снежинкой спишь. Да и сам знаешь, тебя не первую весну достают насчет наследников. Если бы Снежинка понесла…
— Ты надо мной шутишь, братец? Аль как? Она от одного моего вида бледнеет, как известь. Как ни подойду, дрожит, словно осенний листок на ветру. Какие, к ядреной бабушке, дети⁈ Аль вы думаете, что если другие за три весны не смогли зачать, то мы с ней сможем!
— Горан, ты хоть попытайся. Хотя бы слухи в корень истребишь. Да и белые успокоятся, если она тяжелой ходить будет.
— Не лезь! — рявкнул привычно альфа. — Не позволю меня учить, что и как делать! На собственном ложе еще! Умники эти и к моему отцу лезли, полюбовниц под него подсунули, и? Сколько невинных душ сгубили этим⁈
— Горан, смуту ведь наведут, старые пройдохи. Не по нраву им, что ты против их воли едешь. А если восстанут?
— Прадед мой умным мужиком был, пару голов на пики нанизал, да на стенах поставил, и все как шелковые вокруг. А они его, суки, еще и Кровавым нарекли. Говорю же, мудрый мужик.
— Шутки шутками, альфа. А если и вправду смута? Ни одного младенца за три весны — это уже грозит гибелью рода.
— Если смута то что делать ты знаешь. За Русалу и Снежинку поклялся мне жизнью. Отведешь куда надо и защитишь.
— Горан, не дело это. Поговори с ней. Объяснись. Пущай понимает, что долг это ее как госпожи — наследника родить. Одно дело, если бы у вас не получалось, но ты же ее даже не коснулся с ночи той.
— Вацлав, не буди во мне зверя на ночь глядя. Займись делами. И так на душе тошно.
— Но, альфа.
— Всё я сказал! Девка отмучилась за чужие грехи. Довольно, в остальном мои это заботы. Ее не трожь!
За дверью что-то скрипнуло, и я тут же быстро отошла. Не дай боги еще за подслушиванием поймают.
Бросилась по улочке к терему быстрым шагом. И сразу в нашу комнату, позабыв и об ужине, и о Марфе с Яриной.
То, что старейшины клана меня не взлюбили, ясно как день, как и то, что из ворожьего клана. А вот то, что они против Горана смуту надумали поднять, плохо. Очень плохо.
Мы же теперь связаны, и, не дай боги, случись что с ним, меня тут на кусочки разорвут. Не щадя.
А у альфы ведь норов крутой, он жить по чьей-то указке не стерпит. Там, глядишь, и вправду кому-то голову с плеч и оторвет.
Война начнется среди своих. А я войны и ворогу своему не желаю. Устала я от крови и звона мечей. Мира хочется, детишек нянчить. По ночам вышивать да старые книги читать. Жить.
А не выходит. Все страх тот в душе зреет. Обида на волкодака и его сородичей.
Наследника они хотят. И я его хочу, ибо с ума сойду, раз потеряю свое дитя.
Значит, придется через себя перешагнуть.
Решительно взявшись за ручку двери, тихонько прошмыгнула в коридор. А оттуда в лечебницу. Что была через дорогу от главного терема.
Нужное снадобье еще вдоволь не настоялось. Но если дождаться до завтра, боязно. Передумаю еще. Страх вверх возьмет. Нет, сегодня все и сделаю.
Зачерпнула отвара в глиняный сосуд и, задушив свечу, вернулась обратно в терем. Осталось дождаться Горана или же нет. Снова до моего слуха рывками дошел чей-то разговор.
— Идем в баньке возле казармы попаримся. Сюда Горан только вошел. Зол как леший. Не надо ему сейчас на глаза попадаться.
— М-да, если альфа не в духе, не видать нам охоты.
Проговорил уныло молодой голос, а ему вторил другой.
— Ладушки, пошли уже, пока не остыла банька при казарме.
Значит, он в бане. Может, туда пойти и не ждать в постели? Вода боль заберет, да и в тумане пара не так стыдно, что ли?
Только снадобье выпить надобно. Да побольше, оно ведь не настоялось вдоволь, может не сработать.
Глава 20
Горан тяжело вздохнул аромат трав и откинулся головой назад, пока не приложился затылком о деревянную стену. Тяжкие думы заволокли его сознание, что не до телесной боли ему сейчас было.
Самого нещадно тянуло к юной жене, а тут еще и советчики эти! Всю кровь ему выпили! Мало им было, что дел наворотили с его отцом! И за него взялись, твари.
Хотя прежний альфа и сам был виноват в том, что случилось. Матушка Горана не шибко была ему мила, да и он ей. Женились, так как выгодно было обеим сторонам. Только счастье это не принесло никому. После пяти лет брака родилась Яромила. Не шибко обрадовались ни отец, ни мать, так как девка, а не мальчонок.
А потом долгие десять весен тогдашняя госпожа не смогла понести дитя. Говорят, Яромила когда родилась, в ту ночь родила и еще одна служанка, что отцу прислуживала. Каким местом, и так все знали.
Альфа Беригор был не столько жестоким, сколько хитрым и проворливым. Мог девку подарками одарить и лаской, и те сами к нему бегали. А разъярённая жена бдила, да бы никто не понес бастарда, а если так и случилось, то безжалостно убивала.
Совет молча одобрял похождения альфы, пока он позволял им творить свои дела. Дольше всего в постели альфы продержалась мать Русалы, и кормилица Горана и Даньяра.
Сам Горан ее смутно помнит. Она не старалась выходить на люди из покоев альфы.
Благодаря распутным повадкам Беригора, Горан решил для самого себя, что женится лишь когда вдоволь девками насытится. И никогда не посмеет унизить жену своими походами на стороне.
А сам в душе боялся, что отцовская кровь возьмет вверх и не удержится он от соблазна. А судьба вот как все повернула.
Одну он желает душой и телом, а она его страшится и боится. Коснуться ее не может. Даже в его снах она сжимается и плачет.
А старейшины снова ему жилы выкручивают. Со своими капризами.
Натворили дел, паршивцы, и теперь каркают, как вороны: «Гнев богов это!». А сами подзабыли, кто богов разгневал. Еще и Вацлав со своими поучениями. Никто даже не мог представить, сколько боли он испытывает каждый раз, ощущая этот запах страха.
И был бы хоть один каприз от нее. Хоть одно злое словечко. Нет же. Груш попросила, и то не ради себя. А щенок этот ей потом веник из рябины приволок, а она радовалась. Как дитя малое. Его подарок, браслет с камушками из золота, даже не надела. А от букетика подмороженных рябин улыбалась.
Да чего же она странная и нежная. Притягательная, как родниковая вода. Как бы Горан хотел, чтобы она сама ему открылась. Пришла к нему. Шанс дала. Он бы ее заласкал с ножек до головы, зацеловал бы. Стер все дурные воспоминания.
Дверь в предбанник тихо зашуршала. Кто-то вошел. И судя по легкой поступи, то девка. Вспомнился сегодняшний намек Лумьяра о том, что напряжен альфа, неплохо было бы порезвиться с опытной волчицей, аль юная жена не может голод мужа утолить.
