— Хорошо. Очень хорошо. Но с глазами ничего не поделаешь. Смотри все время себе под ноги. Если надо — и через чиммет разглядят.
Она сняла с крюка фонарь, собираясь уходить.
— Салех-алязи!
Она обернулась и буравила меня взглядом:
— Со мной была еще одна девушка. Бахат. Она сломала ногу и осталась там, на складах. Она не смогла идти. Прошу, помогите ей, ей очень плохо. Я обещала, что попрошу помощи.
Салех лишь поджала губы, отвернулась:
— Пойдем, нам пора.
Я схватила ее сухую тонкую руку и сжала:
— Умоляю, Салех-алязи. Я обещала ей. Она надеется. Она погибнет.
— Ты обещала попросить?
Я кивнула.
— Что ж, ты сдержала обещание — ты попросила. Твоя совесть чиста. Остальное — в руках Всевышнего.
— Салех-алязи!
Она обернулась, выдернула руку из моих пальцев:
— Я знаю только про одну женщину, — она подняла темный сухой палец, будто вылепленный из глины, и выставила у меня перед носом. — Мне платили за одну. За одну, ятараф. Вот если ты раздумала — так дело другое. Так и скажи, и иди на все четыре стороны, только имя мое забудь.
Я покачала головой:
— Я не раздумала. Нет!
— Тогда опускай чиммет и пойдем. Время не ждет. Тебя уже наверняка ищут. — Она будто сжалилась, добавила мягче: — Подумаю я о твоей Бахат.
Я натянуто улыбнулась и кивнула. Она соврала. Я это чувствовала. Чтобы успокоить меня, чтобы я отвязалась. Но кто знает, может, я не права. Я не в том положении, чтобы что-то требовать. Оставалось только поверить.
Мы поднялись в дом, Салех-алязи накинула чадру, спрятала лицо. Мы вышли на улицу и засеменили в людском потоке, огибая красную бурджу. Я не знала, куда мы идем, просто шагала рядом с Салех, стараясь делать все в точности, как она. Смотрела себе под ноги и невольно постоянно видела носы своих кожаных туфель. Смотрела на ноги других женщин и приходила в ужас. Я чудом дошла незамеченной.
Если я дошла незамеченной.
Мы долго шли в лабиринте узких улиц, наконец, нырнули в неприметную дверь, которую Салех открыла своим ключом. Мы вошли в прохладную темноту. Салех с острым звуком чиркала спичками, осматриваясь, наконец, приметила фонарь на крючке, зажгла. Помещение окрасилось теплой подрагивающей рыжиной. Она заперла дверь изнутри и отворила ключом другую, низенькую, как садовая калитка, взяла фонарь. Мы нырнули в черное нутро и, согнувшись, пошли по длинному, грубо высеченному в породе тоннелю. Я несколько раз билась головой о низкий свод, обдирала локти. Как со своим ростом справлялась Салех — оставалось только догадываться. Она будто свернулась дугой, выгнулась, как взбешенная кошка.
Я не поняла, сколько мы шли. Казалось, бесконечно. Салех остановилась, повесила фонарь на крюк в стене и начала осторожно отодвигать задвижку на низкой окованной двери. Придерживала пальцами, едва не высовывала от усердия язык. Наконец, задвижка глухо щелкнула, с дрогнувшей двери посыпался песок. Салех приоткрыла створку, осторожно выглянула наружу. Ступила одной ногой, собираясь выходить. Я с готовностью следовала за ней, едва не наступая на пятки.
Салех вдруг втолкнула меня обратно и торопливо прикрыла дверь:
— Мамну! Мамну! Спады.
58
Я похолодела, вжалась в стену. Наивно предполагать, что о моем исчезновении все еще не известно. Наверняка спады роют носом землю. Это я своими мыслями притянула неудачи. Нельзя думать о плохом, нужно верить. Иначе ничего не получится. Главное — добраться до эркара. Дальше меня уже не остановят. Клянусь, не остановят!
Не знаю, сколько мы стояли у двери в напряженном молчании. Я слышала лишь биение собственного сердца и тяжелое дыхание Салех-алязи. Время от времени по стене с ласковым шелестом стекали тонкие струйки песка, но этот звук пробирал до мурашек. Как опасные вкрадчивые шаги, которые чувствуешь скорее нутром, нежели слухом.
Салех прижала палец к губам:
— Стой здесь. Не выходи, пока я не приду за тобой.
Я лишь кивнула.
Она осторожно открыла дверь и скользнула в истекающее светом марево. Я осталась наедине с неверным светом фонаря и чувствовала себя замурованной заживо. В голове гудело от хаотичного крошева мыслей, и чем больше я сосредотачивалась на них, тем невыносимее становилось. Я снова и снова представляла распростертую в горячке и бреду Бахат. Белое лицо, пересохшие, растрескавшиеся губы. Лихорадочный взгляд.
Салех не пошлет за ней.
Меня не переделать. Вместо того, чтобы забыть о несчастной, я терзалась едва ли не сильнее, чем она сама. Она мне не друг. Совсем не друг. Бахат просто навязалась, вцепилась, как репей на лесной дороге. Но я не могла отделаться от тлетворной мысли, что предала ее. Совестливая, как мой несчастный отец. Дарка была бы умнее, перешагнула бы через сломанную ногу и попросту ушла. Без слезливых обещаний. В такие моменты я до отчаяния остро завидовала ей. Как ни крути, Бахат права: кто подумает обо мне кроме меня самой?
Я подскочила, когда тихонько толкнулась дверь. Едва сердце не оборвалось. В щели показалось сосредоточенное лицо Салех-алязи. Она многозначительно кивнула, провела по лицу ладонью, давая понять, чтобы я опустила чиммет. Я сделала, что она просила и, наконец, вышла на обжигающий свет. После прохлады подвала температура казалась поистине банной, сначала тепло обволакивало, будто мягко липло к ткани, но после нескольких минут жара стала совсем некомфортной. Я буквально варилась заживо в своих варварских одеждах.
Мы какое-то время шли вдоль городской стены, сложенной из желтого известняка, потом пересекли залитый солнцем пустырь и направились к низким строениям с плоскими крышами. Прошли лабиринтом узких ходов и остановились у одного из зданий. Салех нашарила на поясе ключ, открыла подернутый ржавчиной замок низкой двери. Мы снова нырнули в прохладную темноту с застоявшимся густым воздухом. Пока моя провожатая чиркала спичками, чтобы зажечь фонарь, казалось, прошла целая вечность. Когда разгорелся неверный рыжий огонек, я торопливо огляделась, но вокруг было совершенно пусто. Голые стены, голый земляной пол. Лишь в самом углу виднелось черное пятно.
Салех-алязи вновь загремела ключами, выудила нужный и открыла навесной замок, удерживающий петлю железного люка. Со скрипом подняла крышку:
— Что стоишь, ятараф, спускайся, — она нетерпеливо кивнула в черноту.
Я не заставила себя ждать. Спустилась по хлипкой деревянной лестнице, как в погреб. Или в могилу. Следом спустилась Салех. Закрыла люк, и мы снова пошли по черному узкому тоннелю. На этот раз крысиный ход был еще уже. Салех согнулась, как акробат, едва ли не пополам, удерживая фонарь в вытянутой руке.
Я ничего не спрашивала. Куда? Зачем? Почему? Это не имело никакого смысла, даже если она вела меня прямиком на эшафот. Я плыла по течению и уже не могла ни на что повлиять.
Когда открылась очередная дверь, меня бесконтрольно колотило. Дрожали пальцы, дрожали колени. Тело не подчинялось мне, так силен был страх. Внутри все немело. Я все еще ждала подлой ловушки.
Все еще ждала…
— Пойдем, чего встала?
Я не сразу расслышала шипение Салех-алязи. Она стояла в полумраке, придерживая дверь рукой. За ее спиной я различила под пыльным чехлом знакомые очертания крытого эркара. Иршат-саед не солгал. Храни его их проклятый бог, нимат альжана! От радости я обессилила настолько, что едва не рухнула. Ноги не держали. Я оперлась о стену, переводя дух. Смотрела на эркар и все еще не верила.
Салех поглядывала на меня с явным осуждением. Ей не нравилось все, что здесь происходило. Эркар, казалось, и вовсе внушал ей едва ли не благоговейный ужас. Будь я на ее месте, пожалуй, тоже не подошла бы и близко к этой железке, набитой бесами. Она держалась на расстоянии. Лишь кивнула:
— Думаю, ты знаешь, что делать с этой проклятой вещью, нимат альжана. Я больше тебе не помощник.
Я кивнула в ответ:
— Благодарю, Салех-алязи. Я все знаю. Иршат-саед сказал, что все подготовлено.
Та лишь вздохнула и пошла куда-то вглубь ангара. Я услышала гул железа, вскоре открылись створки ворот, и я, наконец, увидела солнечный свет.
