никакой змеи! — визжит Родя.
— А какое у тебя зрение?
— Лёгкая миопия.
— Вот! Именно. А у меня идеальное! Я говорю, была змея! Одна, потом вторая.
Сейчас даже не верится, что я с ним встречалась. Да и неважно уже, что там было в прошлом.
На негнущихся ногах я подхожу вплотную к стволу дерева, куда взобралась моя дочь. На спину ложится ладонь Марата.
— Я обещаю, доченька, он будет жить с нами! Только, пожалуйста, слезь.
— Ты не обманешь?! — спрашивает Алёнка, начиная потихоньку сползать.
— Нет. Я люблю её и всё равно никуда не отпущу, даже если она попытается смыться.
Султанов придерживает дочку за ноги и, когда она делает следующий шажок, дотягивается и снимает с дерева. Крепко прижимает к себе.
Задохнувшись от счастья, обнимаю их обоих. Высвободив одну руку, Марат обнимает и меня, и дочь. И я безумно рада. Меня охватывает сильнейший восторг. А потом вдруг резко подкатывает тошнота, и, отлипнув от самых родных мне людей, я бегу к дереву.
Меня выворачивает. Алёнка переживает. Султанов тоже рядом, придерживает косу.
— А лес-то и вправду волшебный, доченька, — громко смеётся мой личный шеф.
— Папа! Ты что? Мама заболела, а ты смеёшься!
— Не думаю, что твоя мама заболела… Это кажется, называется ваншот — попадание с первого и единственного выстрела прямо в цель.
Обняв дерево, прекрасно понимаю, о чём он, и тоже смеюсь. Потому что вспоминаю свой цикл, он у меня как часы, а тут что-то задерживается. Никуда мне уже не деться. Сколько ни выпендривайся. Так как всё, что мы ищем в этом мире, всё, что может быть по-настоящему долговечным, — это истинное блаженство в компании с любимыми людьми. Это покой, свет, мечта — и всё это внутри нас. Мы сами решаем, быть нам счастливыми или продолжать злиться на события, произошедшие сто лет назад.
Испугавшись за дочь, в лесу я раскисла и всё ему простила. Но, оказавшись в тепле и безопасности, снова выпустила иголки, ощетинившись. У нас — у гордых и независимых — ведь как? Два шага вперёд, километр назад. Может, где-то как-то я его и простила, но уж точно не собираюсь падать к ногам.
— Она уснула. — Тихо прикрываю дверь в наш с Алёной номер.
Выхожу в коридор. Прямо напротив Султанов. Он расстегнул рубашку, вытащил полы из штанов, демонстрируя между ними крепкий золотистый живот. Явно готовится к жаркому применению, рассчитывая на мою полную капитуляцию.
— Хорошо, что мы её нашли и с ней всё нормально, — хрипит он голосом профессионального соблазнителя.
И на какое-то мгновение я сползаю взглядом по полоске кожи к низу живота. Не буду врать, мне симпатично то, что я вижу. Но одно дело — совместный быт и воспитание дочери вкупе с её спасением. И совсем другое — добровольно отдаться его власти.
Много чести. Пожалуй, я ещё потреплю ему нервы, тем более он это заслужил. Султанов делает шаг ко мне. На его ногах нет обуви.
— Не ходи босиком, мало ли кто тут шастает в коридоре. Заработаешь грибок.
— Опять ты обо мне заботишься! Как тогда, с кашлем.
— Скорее переживаю, что твои лишаи передадутся нам с Алёной.
— Ты сказала дочери, что мы будем жить вместе. Мне собирать вещи и переезжать к вам в номер?
Разве я могу вот так просто согласиться? Сейчас, когда моей Алёнке ничего не угрожает. Конечно, нет.
— Вещи переносить точно не нужно. Для того чтобы дочь не расстраивалась, мы можем спать с ней на большой кровати вдвоём, а ты на детской, в уголке. Но, вообще, я думаю, что мы немного поживём вместе, а потом объясним ей, что это всё так просто не решается.
Султанов смотрит в упор. Кажется, он не ожидал такого поворота событий, того, что я опять начну сопротивление. У него даже волосы немного шевелятся от необходимости преодолевать очередное препятствие.
— А как это решается? Ты опять от меня беременна, Виолетта.
— Во-первых, меня могло вырвать на стрессе. Мы ничего не знаем.
— А во-вторых, ты собралась проходить через всё это по новой самостоятельно?
Я гордо вскидываю подбородок. И, несмотря на листики в волосах и грязь на щеке, которую я вроде так и не смыла, по-царски скрещиваю руки на груди.
— Ладно! — комментирует мою позу Султанов.
Марат не сводит с меня глаз. А я осматриваюсь по сторонам. В одном конце коридора молодая горничная. В другом — пожилая пара никак не может разобраться с ключом, а ещё из лифта вышла наша бухгалтер Ольга Борисовна.
Не знаю, что означает его ладно, но Султанов, не обращая внимания на всех этих людей, медленно опускается передо мной на колени.
— Дорогая моя Виолетта. Я очень люблю тебя. Я умоляю простить меня за то, что совершил семь лет назад и прошу пустить меня в твою жизнь и жизнь нашей дочери.
— Громче, — приподнимаю я правую бровь.
Горничная не стесняясь хихикает, старики со звоном теряют свои ключи и очки, а Ольга Борисовна достаёт телефон и уже набирает в общий чат. Теперь вся школа будет знать, что директор Султанов ползает перед хоровичкой Травкиной на коленях. Ещё и лифт открывается, оттуда вываливается Валентина с семьёй. А потом ещё один лифт — там председатель нашего профсоюзного комитета. Какой позор! Совсем как семь лет назад.
Я испытываю испанский стыд — это когда позоришься вроде не ты сам, но всё равно неловко. А Султанов молодец. Держится. Уставился на меня и не встаёт с коленей. Видимо, я важнее всего. А ведь он так грезил о директорстве. Выходит, перетащить в наш номер вещи он мечтает сильнее. Хочется поднять его. Он ведь мне родной, несмотря на то что козёл. Но я держусь, он меня тогда не жалел.
— Громче!
— Прости меня! И выходи за меня замуж. Хотел по-другому, но боюсь, терять время нельзя. — Порывшись в карманах, достаёт кольцо.
Вот это да. Выходит, подготовился. Ехал в санаторий с мыслью сделать меня Султановой.
Меня разбирает смех. Уверена, у меня сейчас глаза как у тех собак из сказки про волшебное огниво. Конкретные такие — блюдцами.
— А цветы где? Композиции из шариков? Кукурузник с планирующим между облаков плакатом с моим именем? Фейрверк? Признание в любви на борту «Победы»? Да хоть бы песню на радио заказал. Что у тебя все дела в этом коридоре решаются?
— Этого ты хочешь? Я готов!
— Нет, — смеюсь. — Я не пойду за тебя замуж в любом случае. С ума сошел, Марат? Никогда я на это не
