Я несусь по коридору в комнату Паломы. Ее кровать пуста, что подтверждает мои опасения.
— Как ты сюда попала? — накидываюсь на Дженнику.
— Дверь была распахнута настежь, — озадаченно объясняет она.
— Я задержался у Кэчины, чтобы привязать ее покрепче в стойле, а потом обнаружил, что Палома лежит на полу в своем кабинете.
Чэй встречает нас у двери крошечного саманного домика. У него покрасневшие от слез глаза.
— Похоже, она еще и сильно ударилась головой.
— И потому вы привезли ее сюда? — Дженника замирает на пороге, уперев руки в бедра и неодобрительно оглядывая комнату.
Но Чэй просто игнорирует ее слова, сосредоточив свое внимание на мне.
— Иногда она приходит в себя и каждый раз спрашивает о тебе.
— Эй, я задала вопрос! — заявляет ошарашенная Дженника. — Почему она не в больнице? Там ей окажут более квалифицированную помощь!
И она указывает на индейцев, которые сидят за невысоким резным столом. Наверное, один из них знахарь, а тот, что помоложе, — его ученик.
— Не обижайтесь, — добавляет Дженника, но индейцы даже не шевелятся.
— Если вы ничего толком не понимаете, это не значит, что происходящее бессмысленно, — произносит Чэй.
Дженника молча прислоняется к стене.
— Можно мне увидеть ее? — спрашиваю я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Не представляю, кто у них главный: Чэй, целитель или третий — самый младший индеец.
Знахарь кивает. Чэй берет меня за локоть и ведет за собой. Дженника дергается, собираясь последовать за нами. Я торопливо останавливаю маму, давая ей понять, чтобы она ждала меня здесь. Увы, это событие оттянуло неизбежное, и мне придется дорого за все заплатить. Ну и ладно. Самое главное сейчас — Палома и ее здоровье.
Я переступаю порог тесной комнатушки. Палома лежит на кровати, над ней склонилась темноволосая женщина. Она делает пассы руками в нескольких дюймах от ее лица, поддерживая энергию больной.
— Чепи, — окликает Чэй, — у нас — внучка Паломы.
Чепи? Мама Дэйса? И Кейда, кстати, тоже. Она заканчивает ритуал и поворачивается к нам. Наши взгляды встречаются, но выражение ее глаз абсолютно загадочно для меня. Они с Чэем покидают комнатку и плотно закрывают за собой дверь. Изучаю обстановку, замечаю ковры навахо на деревянном полу, низкий скошенный потолок и три одинаковые ниши в дальней стене. Они прямо ломятся от фетишей, скульптурок святых, серебряных крестов и других предметов культа.
Дыхание у меня перехватывает, когда я наконец заставляю себя посмотреть на худенькую Палому. Веер темных, с проседью, волос рассыпался по подушке. Тонкая алая струйка стекает из ее носа на простыню. Присаживаюсь в кресле у постели и вытираю салфеткой кровь. Но кровотечение только усиливается.
— Ньета, — бормочет она.
Тихонько глажу ее по щеке и шепчу:
— Я с тобой, абуэла.
Чуть запинаюсь на испанском слове «бабушка». Я давно его знаю, но никак не могла себя заставить выговорить. Думаю, мне было неприятно то, что оно означает родственную связь. Но, увидев Палому в плачевном состоянии, мои сомнения рассеиваются. Я доверяю ей и полагаюсь на нее. Я люблю ее. Понятия не имею, что бы я делала без бабушки. Насколько она сломлена сейчас! Сжимаю зубы, откашливаюсь и продолжаю:
— Не волнуйся, я в порядке, — смахиваю навернувшиеся слезы. — Пожалуйста, не нервничай. Тебе нужно отдохнуть. Мы побеседуем позже. Тебе необходимо хоть немного поспать.
Но она поднимает руку и гладит меня по запястью своими холодными пальчиками.
— Ты нашла его, ньета?
Оглядываюсь, проверяя, не подслушивает ли нас Дженника, и отвечаю:
— Заклинание с тараканом сработало на отлично. — Я улыбаюсь в надежде, что она будет мной гордиться. — Я даже забралась внутрь. Я не забыла твои предупреждения, но у меня не было выбора. И я старалась! Кроме того, ведь все хорошо, что хорошо кончается, правда?
— И куда ты отправилась? Вверх, вниз или в сторону? — спрашивает бабушка.
— В сторону, — отвечаю я, вспоминая туннель, похожий на канализационную трубу.
— Всего лишь Срединный мир. — Она облегченно вздыхает, ее веки подрагивают. — Спасибо тебе, Дайра!
Не хочу расстраивать Палому, но она должна быть в курсе бедствий.
— Он оказался отвратительным. Кроме того, Кейд что-то затевает…
Откидываюсь в кресле и задумчиво смотрю на нишу с коллекцией фигурок. Жаль, я не сумею напрямую передать Паломе жутковатый образ пещеры. Вряд ли я смогу пересказать увиденное с той точностью, которой оно заслуживает. Но я попробую. Наклоняюсь к Паломе и говорю:
— У Кейда — громадные амбиции. Он намерен покончить с семейной традицией и мечтает расширить свою сферу влияния, включив в нее Вселенную. И есть еще одна странность. Он попросил меня присоединиться к нему. Он жутко упрямый: рассуждает о каком-то мирном соглашении, но, по-моему, Кейд — сумасшедший и вообще бредит.
Бабушка поджимает губы.
— Не знаю, как он планирует осуществить свой замысел, наверняка он выпустит на волю толпу мертвых Рихтеров. Кейд общается со своими предками непосредственно и без одобрения Леандро. Парень собрал целую армию дохлых Рихтеров! И он скармливал этим уродам светящиеся белые шарики. А родственнички мгновенно трансформировались и становились зомби.
Палома задыхается, по ее лицу пробегает судорога страдания. Она бледнеет еще больше, и я хочу позвать Чэя, когда ее пальцы встречаются с моими. Она шепчет что-то по-испански. Возможно, она слишком устала, чтобы изъясняться на английском. Я настораживаюсь: в ее словах явно есть какой-то смысл.
Бабушка в отчаянии мотает головой и вдруг произносит:
— Какой сегодня день?
— Первое ноября, — говорю я, посмотрев на часы. — А что?
При чем здесь дата?
— Он готовит их…
Ее взгляд становится мутным и пустым, веки закрываются. Я трясу ее за плечо и умоляю:
— Палома, очнись! Для чего он готовит их?
Ее губы шевелятся, но голос едва шелестит. Я вынуждена почти вплотную приблизить ухо к ее рту.
— Dia de los Muertos, — хрипло шепчет Палома.
— День Мертвых, а дальше что? — нетерпеливо спрашиваю я.
Но она уплывает туда, где нет боли, и начинает засыпать. Не могу ее ни в чем винить, но мне нельзя упускать этот момент. Я складываю ладони рупором и приникаю к ней, пытаюсь собрать воедино ее сбивчивую речь:
— Он готовит их… светящиеся объекты… белые шары…
— Палома, пожалуйста, объясни! — прошу я.
Бабушка нашаривает на своей шее ладанку, сжимает ее в поисках силы. Вероятно, она получает ее, потому что говорит:
