— Маркуса?
Он кивнул.
— Она похоронила его во дворе своей хижины, а звери выкопали его.
Я покачал головой.
— Она спустилась в шахту и вытащила его тело?
— Да. Я пошел с ней. Я бы не рекомендовал этого делать. Ужасное место.
Мне пришлось рассмеяться. Я чувствовал жалость к себе, но, по крайней мере, Рэйлинн не тащила меня прямо к порогу Бога.
— Она сумасшедшая.
— Полностью. Следующими она отправится за Хэдли, — он ухмыльнулся мне. — Не думаю, что смогу убедить ее оставить старого ублюдка, чтобы ты мог убить его.
— Мертвый есть мертвый.
Я пожал плечами.
— Скажи ей, чтобы поторопилась. Достаточно трудно сохранять Рэйлинн в живых. Чертово чувство самосохранения этой девушки сломано.
— Если она проводит время с тобой? Определенно.
— Придурок.
Я толкнул его костяшками пальцев в плечо, поворачиваясь, чтобы уйти и он поймал мое запястье, удерживая меня.
— Эй. Не дай себя убить, — тихо сказал он.
Я усмехнулся.
— Со мной все будет в порядке.
— Ты будешь безрассуден.
— Это еще не убило меня…
Его пальцы переместились с моего запястья к горлу, сжали, дернули меня вперед, так что мы оказались лицом к лицу.
— Не дай. Себя. Убить.
Каждое слово подчеркивалось сжатием. Полоска на его языке блеснула серебром, когда он заговорил — метка, которую я поставил там давным-давно.
— Понял, малыш?
Я нахмурился.
— Я чертовски ненавижу это
— Знаю.
Он отпустил меня, оттолкнув, и сделал еще одну долгую затяжку косяка.
— Позови меня, если я тебе понадоблюсь.
— И тебе лучше сделать то же самое.
Я зашагал по пляжу к дороге, где под мерцающим уличным фонарем был припаркован грузовик. Как раз перед тем, как я добрался до него, я обернулся и крикнул:
— Эй! Я чертовски разозлюсь, если ты умрешь!
Он рассмеялся.
— Ну, я не пытаюсь разозлить тебя, Леон. Я видел, что случается с бедолагами, которые это делают.
Я тоже люблю тебя, придурок.
31 Леон
Координаты, которые дал мне Зейн, отправили меня вглубь северо-западных лесов. Вечно влажных и ярко-зеленых, воздух насыщен запахами почвы и естественной гнили, и вскоре я уловил аромат, который искал: нежно-сладкий и острый, как ягоды, раздавленные в сосновых иглах. Магия ведьмы пропитала воздух так же верно, как дождь. Неизбежно и безошибочно.
Гримуар был ее наследством по всем человеческим правам, но мое имя, мой герб и моя свобода, которая зависела от этого, принадлежали мне. И я заберу его, так или иначе.
Я нашел дом ковена ранним утром. Свет проникал сквозь деревья бледными лучами и освещал поместье, покрытое ползучими виноградными лозами и крошечными распускающимися белыми цветами. Он был похож на собор, окруженный лесом: его три похожие на шпили башни возвышались среди деревьев, их ветви любовно росли вокруг него, их корни плотно обвивались вокруг фундамента, словно охраняя его в гнезде из болиголова и ели, мха и папоротников.
Сначала я держался на расстоянии, крадучись среди деревьев, осматривая окна, двери, пытаясь уловить хоть какой-то намек на то, что находится за этими стенами. У меня был ограниченный опыт общения с ужасающими членами королевской семьи Ада, но почти час я был уверен, что Зейн, должно быть, ошибался: в этом доме не могло быть Архидемона.
Я не мог ни учуять его, ни почувствовать, я не видел ни намека на него. Только сила ведьмы пропитывала это место.
Так что я осмелел.
Чрезмерно, безрассудно осмелел.
Я не мог просто пройти через парадные двери — особенно учитывая, что большие красные двустворчатые двери дома были обмотаны отрезками черных нитей, замысловато переплетенных и завязанных узлами, образуя мощные защитные чары вокруг входа. Я обнаружил, что окна защищены аналогичным образом. Но в самой задней части дома, почти полностью скрытая под кучей почвы, листьев и мха, я обнаружил маленькую деревянную дверь, вделанную в фундамент дома.
Подвал.
Ржавые петли было невозможно открыть бесшумно, но я не торопился, открывая их, и проскользнул вниз, в сырое помещение. Пучки трав свисали с потолка рядом с полками с консервами и старыми запертыми ящиками. В дальнем конце комнаты я нашел деревянную лестницу и, поднявшись наверх, оказался в большой, пугающе старомодной кухне, где сильно пахло корицей, гвоздикой и апельсинами.
Я чувствовал себя чертовски уверенно. Я случайно оказался в этом месте, когда Архидемона маленькой ведьмы даже не было дома. Сверху тихо играло пианино, когда я прокрался в прихожую, и, как ни странно, я услышал пение птиц. Несмотря на унылый свет снаружи, дом был освещен так же хорошо, как весенним днем.
Я направлялся к большой лестнице на верхний этаж, когда что-то схватило меня за горло, сжало тисками и швырнуло назад, я летел, пока не ударился о дальнюю стену с такой силой, что, клянусь, моя сущность на мгновение соскользнула обратно в Ад.
Но только на мгновение.
Затем я вскочил на ноги, мышцы напряглись, когти вытянулись, готовый к…
Опять захват, моя рука была выдернута из сустава, когда меня отбросило в противоположном направлении, и я тяжело приземлился на каменный пол, заскользив по его гладкой поверхности. Движение было таким быстрым, что я не увидел ничего, кроме темного пятна, ничего, кроме…
Снова захват, бросок, и на этот раз мой череп ударился о перила, и я скатился вниз по лестнице, чтобы безвольно лежать у их подножия. Я мог бы вынести побои, но, черт возьми, из моих легких был вытеснен весь воздух, моя рука была вывихнута, а мое тело сильно нагревалось, пытаясь залечить то, что почти наверняка было несколькими переломами в моем черепе. Я даже не сделал попытки пошевелиться, когда по полу ко мне медленно простучали шаги, и подошва ботинка надавила мне на макушку.
Прижимая — придавливая меня к камню — сильнее — перед моим мысленным взором вспыхнуло…
— Черт возьми, черт, остановись… Остановись!
Мой голос сорвался, но какое это имело значение, когда мой череп вот-вот расколется, как яйцо? Я заерзал на полу, но эта нога, опирающаяся на меня, с таким же успехом могла весить как слон.
— Уже собираешься молить о пощаде? С тобой неинтересно.
Голос, который заговорил, был полон гравия, глубокий, как ночь, темный, как самые дальние глубины Ада. Пианино умолкло, как и пение птиц. Я содрогнулся с головы до ног и перестал сопротивляться, а вместо этого облизал кровоточащие губы и сосредоточил всю свою энергию на скорейшем заживлении.
— Каллум, — быстро сказал я. — Ты Каллум, верно?
Последовала пауза, затем ботинок оторвался от моей головы, и пальцы запутались в моих волосах, поднимая меня вверх, пока я не повис на кончиках пальцев ног — и не оказалась лицом к лицу с Архидемоном, которого, я был так уверен, здесь не было.
— Я тебя знаю, чертенок?
Было невозможно сказать, куда смотрели его черные глаза, но я старался сохранять невозмутимое выражение лица; показать боль — это именно то, чего он хотел, именно то, что подстегнуло бы его. Он был выше меня, но стройнее. Темноволосый, с тонким ртом и твердой челюстью. Я не мог понять, как, черт возьми, я не учуял его запаха; от него пахло кровью и древесным дымом, и энергия, исходившая от него, была осязаема. Моя близость к нему была почти невыносимой, как будто в мою голову стучали беззвучные басы.
Но когда он поднял меня, то оставил свое горло незащищенным. Оставляя мне возможность для…
Все, что потребовалось, — это малейшее движение моей руки, и мое лицо снова ударилось о дальнюю стену. Ошеломленный, я поднял голову с пола, сплевывая кровь на камни. Архидемон расхаживал по залу, прищелкивая пальцами, словно отбивая какой-то невидимый ритм.
Я ненавидел его. Мне действительно отчаянно хотелось разорвать его в клочья.
Он не потрудился бросить меня снова. Вместо этого он с размаху ударил меня каблуком ботинка в лицо, и я почувствовал, как что-то хрустнуло у меня в челюсти.
