Глава 26
Кажется, Скиран что-то кричал, когда мы переносились в замок, но остался на месте — хотя бы за это ему спасибо, мог еще сильнее усугубить ситуацию. Оказались мы в покоях Ринса, а я все молчала, хотя вопросы были насущными и сводились к двум: «На что я, мать вашу, подписалась?» и «Не пора ли еще делать ноги в племя эйохов?».
Зато сам Ринс моих вопросов не ждал:
— Ты меняешься, Катя, и пока не могу определиться, нравится ли мне это.
— В чем меняюсь?
— Ставишь чужие приоритеты выше собственных.
— Это называется «совесть», айх.
Он усмехнулся, повернувшись ко мне вполоборота:
— Намекаешь, что мне смысл этого слова незнаком?
— Разве что по слухам, — отозвалась я, чем его рассмешила.
Ринс прошел к полке и поставил книгу на место. А мне захотелось узнать, сработает ли у меня тот же трюк. Щелкнула пальцами, шепнув уже знакомое «Таин-тир». Томик исчез прямо перед глазами Ринса и материализовался в моей руке — я чуть не выронила от удивления.
— Мы так и будем ею перекидываться? — Ринс, похоже, не разозлился.
— Это был эксперимент! — я действительно не собиралась в данный момент ничего предпринимать с книгой, но впала в восторг от того, что получилось. — Выходит, это заклинание тоже промежуточное?
— Нет, оно однозначно черное, — удивил айх и тем же образом вернул книгу в свои руки. Но теперь не ставил ее на полку, а продолжил: — А у белых есть аналогичное. Сейчас, пытаюсь вспомнить. Что-то наподобие «з-зураш-иххайи», — судя по тону, он не был уверен. Вероятно, белые заклинания в уме чернокнижников так же ясно не чеканятся. — Нет, не совсем так. Подожди, сейчас отыщу, если тебе интересно проверить. Где-то у меня был полный сборник по простейшим заклинаниям белой магии. Бесы знают, зачем я его до сих пор хранил.
Он повел пальцами по корешкам на полке ниже, но среди стольких изданий поиски могут занять часы. Потому я не стала дожидаться и произнесла — все же в присутствии всемогущего мага, который пока не заинтересован в моей кончине, чувствовала себя застрахованной от мелких ошибок:
— З-зураш-иххайи!
Ринс расхохотался, не оборачиваясь. Я не сразу поняла, что произошло, но книга ко мне не вернулась — вероятно, игры в книгобол закончились.
— А вот это — промежуточное. Был почти уверен, что сработает, — сквозь смех сказал айх и повернулся. Но, глянув на меня, как-то резко успокоился и рывком стянул повязку.
Я с трудом оторвала взгляд от черных глаз и посмотрела вниз — платье на мне расползалось лоскутами, которые тлели и исчезали, обнажая кожу. Через минуту на мне не останется даже нитки. А я смогла только уточнить:
— Вы обманули меня?
— Иногда это часть игры, Катя, — он сделал шаг ко мне. — Потом вернемся к экспериментам, а пока надо закончить начатое. Так что, приступим к тому, в чем ты недавно поклялась? Мне надоело ждать. И пороки, пороки — сама понимаешь, они требуют удовлетворения.
Вероятно, я успела выработать иммунитет против его влияния, раз смогла отшагнуть, хотя хотелось, наоборот, приблизиться. Конец танцам вокруг да около?
— «Что угодно, айх», — передразнил он. — И я определяю, что мне угодно. А это значит, что ты не сможешь больше врать, убегать и отстраняться. И еще много чего, что я могу формулировать до конца твоей жизни. Помимо этого ты начертила знак вечной верности, то есть добровольно не подпустишь к себе ни одного другого мужчину. Я подстраховался на случай, если найдется еще какой-то идиот, который поставит страсть к тебе выше страха ко мне — взаимности он точно не дождется. Теперь только я, Катя. Как ощущения?
Я не прикрывалась, вообще забыла о своей наготе. И чувствовала, что он говорит правду: клятва будто врезалась в самое сердце раскаленным клеймом. Не смогу сопротивляться. Или даже не захочу.
Мой голос немного хрипел от растущего волнения:
— Ощущения такие, будто я случайно вышла замуж за тирана.
— Замуж? — он улыбался мягко и почти нежно. — Нет, айх не может вступить в брак в привычном смысле этого слова — у нас даже ритуалы для подобного не предусмотрены. Но думай так, как тебе приятнее. И сопротивляйся — столько, сколько сможешь. А я хочу, чтобы ты осознала свои желания и начала их выполнять. Для начала — подойди ко мне. Пять, четыре, три…
Он насмехался надо мной, но я уже знала, что путь теперь один — к нему. Ни о каком сопротивлении речи не шло. Сейчас я сама подойду и буду счастлива, когда он станет моим любовником. И потом себя проклинать не стану — никогда до конца своих дней я не смогу себя за это проклинать. Он говорит, чего хочет, а я заведомо со всем согласна.
Потому, смирившись с неизбежностью, и двинулась к нему, сразу скинула с его плеч плащ. Дернула за шнурок на рубахе, распуская, схватила за края и потянула вверх. Ринс просто поддавался, но инициативу не перехватывал — ему нравилось наблюдать за моей полной капитуляцией. Но хуже всего то, что это нравилось мне.
Я прижалась губами к черному рисунку. Застонала, ведя языком по нему вверх. Ладони скользили по его коже, а мне от этого было так приятно, словно ласкали меня. Его последний выдох прозвучал напряженно, чем Ринс выдал изменение и своего состояния — и это окончательно закружило мне голову.
Но когда я, исследовав весь орнамент поцелуями, потянулась к губам, мужчина наконец-то отмер и мягко удержал меня за плечи.
— Не спеши, Катя, не спеши так. Мы все успеем. А сейчас выпусти свое дыхание мага.
— Я… не умею, — призналась, не в силах ни врать, ни собраться с мыслями.
Он слегка нахмурился, но поверил — переспрашивать не стал. Наклонился ко мне и прижал ладонь к обнаженному животу, повел с нажимом вверх, довел до самого горла — и только там что-то неслышно шепнул. Сизый дымок вырвался изо рта через секунду и замер облачком чуть в стороне от нас. После этого медленно выдохнул и Ринс, отпуская свой черный дым.
Это было странное зрелище, завораживающее, почти сексуальное. Дыхание Ринса выглядело плотнее и темнее, оно завивалось клубами вокруг моего, обнимало, поглощало. Отступало ненадолго, но снова обволакивало, а мой дымок будто повторял его движения — подстраивался, изгибался так, чтобы еще теснее переплетаться и совпадать вихрями.
Увлекшись этой картиной, я забыла обо всем вокруг, задышала еще труднее, словно на моих глазах происходило что-то очень интимное, а я не была в силах отвернуться. Но Ринс положил палец мне на щеку и надавил, вынуждая повернуть лицо снова к нему.
— Пусть они сами, — сказал тихо, наклонившись почти к самым губам. — Они лучше нас с тобой знают, что нужно делать.
И поцеловал. Его поцелуи я уже знала, но теперь пробирало еще сильнее — от каждого соприкосновения языков все тело прошивало иглами. Так пусть не медлит, однако Ринс почему-то решил меня мучить — он позволил раздеть себя полностью и снова целовал, притом лишь слегка касался моего тела пальцами. Сводил с ума невыносимым желанием, но не спешил к кровати.
Но я остановиться не могла, внизу уже горело. Наверное, я вела себя как нимфоманка или обезумевшая. Со стоном разочарования отрывалась от его рта и впивалась в шею, впивалась пальцами в кожу, плечи — и всего этого было катастрофически мало. Почему я не сизый дымок, которого черное дыхание просто поглощает и делает частью себя, не спрашивая? Почему нам двоим намного сложнее так же совпасть изгибами?
— Айх, вы не хотите меня? — вопрос вырвался сам, больше от отчаянья и уже почти физической боли.
— Хочу, — глаза Ринса стали еще чернее, чем обычно. — Но сейчас подумал, что ты это решение потом примешь сама, когда немного привыкнешь к новому состоянию. Тебе сотни лет в нем жить, уже ничего не придется делать через преодоление себя. Раз ты всерьез хранила девственность для какого-то идеального принца, так хотя бы успей смириться с тем, кто этим самым принцем стал. Мне непонятна эта важность, но пусть она остается важной для тебя. Повторяю, спешить больше некуда.
