Лютый гнев на вконец свихнувшегося Дилахорского, на все его чертовы выходки. Гнев на саму себя за то, что я не верила Маркусу и позволила Вайлинару одурачить себя. Гнев на всё и всех сразу — лютый такой, животный какой-то, неистовый. И этот гнев не давал мне просто взять и сбежать, забыть обо всем этом.
Мой гнев требовал возмездия.
И это был какой-то не присущий мне обычно гнев, поднимающийся из самых глубин.
Повинуясь какому-то непонятному инстинкту, я сделала шаг назад, чтобы зайти немного в воду. Подняла руку, в которой всё еще держала швабру, и указала древком в сторону хохочущего Дилахорского. Я не оборачивалась, но знала, что за моей спиной медленно поднималась стена речной воды.
— Затопи тут всё, — зло прорычала я, сама не узнав свой голос.
Не могла сейчас видеть себя со стороны и свои светящиеся ярким розовым цветом глаза. Мне казалось, что это у меня просто от злости перед глазами всё поплыло алым.
А стена воды, высотой в два человеческих роста взметнулась вверх еще выше и ринулась в сторону Вайлинара.
Кажется, Дилахорский даже не понял, что произошло. Его за считанные секунды смыло в сторону особняка, вжало в стену мощным потоком воды. Вода хлестала во все стороны, раскидывала в сторону стражников и не просто затапливала всё вокруг — а прямо-таки разносила особняк по кусочкам. Методично так, сбивая черепицу за черепицей, выбивая окно за окном. Не хлестала вода только по Сейтану, который успел каким-то неведомым мне образом вскарабкаться на самую верхнюю крышу особняка и теперь недоуменно постукивал копытами, наблюдая за всем происходящим и возмущенно фыркая.
Я чувствовала себя прекрасно, я была в своей стихии. Магия текла по моим венам, я ни черта не умела ей управлять, поэтому просто позволила эмоциям взять верх над разумом. Я позволила магии литься так, как она хочет, изливаться гневом, топить, топить всё вокруг, ломать, крушить, вымывать всё это безумие!..
Магия во мне пела от удовольствия. Мне так и слышалось ее сладострастное «наконец-то!». Наконец-то она вспыхнула во мне в полную силу, и я ощутила, как это прекрасно — уметь колдовать...
Вайлинар, однако, даже в такой ситуации не сдавался. Восклицая какие-то заклинания, он создал подобие защитного кокона вокруг себя, чтобы волна не раздавила его. Я напряглась, пытаясь как-то мысленно заставить воду раздавить этот чертов кокон вместе с Вайлинаром. У меня не получалось, ведь я не знала никаких волшебных техник и заклинаний, действовала сугубо интуитивно. Но кровожадности во мне сейчас было столько, что я могла — и желала! — размазать Вайлинара чисто на голом упрямстве. Поэтому продолжала размахивать шваброй, как дирижерской палочкой, направляя ее на сбрендившего харнайна Дилахорского.
Однако, выяснилось, что одного упрямства тут маловато было. Через пару минут стена воды уменьшилась, ослабла и стала потихоньку стекать обратно в реку.
Я не справлялась... Голова жутко кружилась, снова начала мучить лютая жажда.
Вайлинар явно почувствовал мою слабину и выкрикнул что-то. Из-за шума воды я не разобрала слов, но по тону голоса можно было понять, что Вайлинар предвкушает момент расплаты надо мной.
Но как раз в тот момент, когда почувствовала, что моя вспышка магии начала иссякать, и я совсем теряю над ней контроль, откуда-то сбоку раздалось громкое восклицание, вспыхнул алым цветом густой дым и окутал Вайлинара, который быстро обмяк и вскрикнул от боли, упав на землю в неестественной позе.
Я тяжело дышала, как после скоростного забега. Была мокрая с головы до ног от речной воды, дрожащей рукой убрала прилипшие ко лбу волосы, посмотрела в сторону своего спасителя.
Зрение помутнело, от усталости всё плыло цветными пятнами.
А еще — начались галлюцинации. Потому что привиделось, что ко мне идет улыбающийся Маркус.
— Кэти!! — услышала его громкое восклицание. — Кэти, милая!..
Как будто в замедленной съемке наблюдала за тем, как Лоренсо бежит ко мне. Ну как — бежит... Скорее — ковыляет на всей возможной для раненого человека скорости.
Только когда он шагнул вплотную и заключил меня в жаркие объятья, до меня дошло, что это не галлюцинация. Потому что вряд ли галлюцинации умеют стискивать в объятиях чуть ли не до хруста ребер.
Маркус? Живой?! Но... как?
— Ты... Живой? — спросила дрожащим голосом, недоверчиво проведя ладонью по щеке Маркуса. — Разве Вайлинар не ранил тебя?..
— Еще как ранил, — скривился Маркус, распахнув свою мантию.
Я перевела взгляд на его бок. В рубашке виднелась дырка от пули, сама рубашка вся была в крови. Однако кровь больше не текла, пули не было видно, да и рана будто бы заживала на глазах. Я недоверчиво провела рукой по раненому боку Маркуса и убедилась, что на коже остался лишь небольшой шрам.
— Вайлинар не знает, что ты моя истинная пара, — произнес Маркус таким тоном, будто это всё объясняло.
— А что это значит? Как это связано с тем, что ты сейчас жив?
— Это значит, что твоя ядовитая кровь не может меня отравить в принципе, — хмыкнул Маркус. — Истинная не может отравить своего истинного, так уж природой заложено. Могу хоть упиться твоей кровью, но подохнуть могу разве что от несварения желудка.
— Давай не будем проверять? — криво улыбнулась я.
— Согласен, — хохотнул Маркус.
Но тут же посерьезнел и заглянул мне в глаза, приобнимая за плечи.
— Ты не ушла порталом, хотя могла бы вернуться домой и просто навсегда забыть про меня, — негромко произнес он.
Я отвела взгляд в сторону, не в силах сейчас смотреть на Маркуса. Щеки пылали, дыхание все еще было учащенное, мысли путались.
Мне много чего хотелось сказать и сделать.
Хотелось сказать дурацкое «а знаешь, я тоже в тебя влюбилась».
Хотелось кинуться на шею и стиснуть в крепких объятьях.
Хотелось треснуть Маркуса шваброй от души, так, чтобы черенок сломался.
Хотелось завыть белугой и признаться в том, как мне было страшно, что я потеряла Маркуса навсегда.
Но сил не было настолько, что из ослабевших пальцев даже сама по себе выпала швабра, которую я так и продолжала до этого держать.
Где-то там раздавались громкие восклицания инквизиторов Маркуса, которые сейчас подоспели и скручивали всю местную стражу и особенно тщательно — Вайлинара. Где-то там раздавалось возмущенно ржание Сейтана, который пытался поаккуратнее слезть с крыши разрушенного дома.
Взгляд мой упал на мою левую руку. На ней появился странный рисунок —
