слова.
— Шахты, в которых шла добыча, — отвечает Сапсан. — Можно осмотреться. Если укрепления надежны, там переждем непогоду.
Я думаю, что солнечных дней может и не быть больше, но ничего не говорю и направляю лошадь за Рутилом. Меня постепенно отпускает напряжение и накрывает усталость.
— Нужно веток собрать, пока совсем не отсырели, — обернувшись, говорит Рутил, и Сапсан, спешившись, отправляется за хворостом, передав поводья мне. Я тоже опускаюсь в грязь, легко увязнув, и завожу лошадей под свод.
— Располагайся, — бросает Туман, проходя мимо. — Здесь все укреплено.
А еще здесь гуляет ветер и температура ниже, чем снаружи.
— Может, зайти глубже? — предложив, я делаю шаг чуть дальше, но там слишком темно. — Или как-то отгородиться.
— Глубже полно льда.
— Растопишь? — шутя спрашивает Рутил, проскальзывая внутрь с охапкой сумок.
Я неопределенно веду головой. Пусть веселятся, мы можем погибнуть через пяток дней или раньше, зависит от быстроты ниад и опасности пути.
— Туннели могут тянуться на километры вниз, — следом возвращается Туман. — Все не разогреть.
— А металл она может плавить? — насмешливо спрашивает Рутил
— У нее цветы в руках распускаются.
Не обращая внимания на безобидные подшучивания, я вытаскиваю из кармана штанов мешок со светящимся порошком, снимаю перчатки и убираю их за пояс. Скольжу пальцами по стене штольни, оставляя неровные полоски света, и ухожу в глубину прохода. Туннель становится ниже, и высоким хаасам придется пригибаться, чтобы пройти, я же двигаюсь без помех. Металлические и деревянные перекрытия местами выглядят ненадежно, и, стараясь не задевать их, но при этом все еще держась за стену, чтобы не поскользнуться, я останавливаюсь, когда добираюсь до разветвления прохода. Слева под моей рукой оказывается тупиковый проем. Льда здесь также достаточно, но ветра меньше, и можно отгородиться, чтобы прогреть воздух внутри. Лошадей придется оставить на выходе, их опасно вести так глубоко.
— Уютненько, — скептически говорит за моей спиной Туман. — Попробуем отогреться. Парни! — он зовет остальных, звук его голоса разносится по туннелю и теперь долго будет блуждать там вместе с ветром.
— Костер не навредит? — я полагаю, что перепад температуры или таяние льда могут повлиять на крепления и куски породы. Туман не отвечает, прикидывая, что лучше — напугать меня или успокоить, и решает задать вопрос:
— Хороший порошок, где взяла?
— Сама сделала. — И вытащив второй мешочек, я бросаю его Туману. Света в тупике достаточно от следов моей руки на стенах, но, может, ему пригодится после, в тихих землях.
В проем вваливается Сапсан с охапкой веток:
— Рутил стреноживает лошадей. Здесь раскладываемся?
На первых порах после разведения огня каждый из нас внимательно наблюдает за таянием льда и перекрытиями. Порода и нутро горы не согреваются, и перед тем как улечься спать, я делаю толстую прослойку, чтобы хоть как-то уберечь себя от переохлаждения. Сегодня не могу наблюдать за небом, остается только смотреть на кусок камня, нависающий в двух метрах от меня.
А после, не дожидаясь ужина, закрываю глаза и засыпаю.
Меня поперек груди держат чьи-то руки, не позволяя вывернуться. Я стараюсь, как могу, дергаюсь, кусаюсь, царапаюсь, пока руки не стискивают меня еще сильнее, так, что трещат ребра. Двигая ногами, отпихивая все вокруг, я продолжаю сопротивляться. Грядет что-то жуткое, чего мне не пережить, борьба — это все, что мне доступно.
Меня бросают на землю и тут же переворачивают на спину. Ардар смотрит мне в лицо, я чувствую, как из глаз по вискам стекают слезы. Я кричу, не переставая, пока обездвиживают мои ноги, пока Ардар практически отдирает мои руки от живота, который я пытаюсь защитить, даже когда он почти усаживается мне на грудь, коленями зажимая плечи.
Я глупа, наивна и верю, что нас спасут. Если не Боги, то он.
Я вижу того, которого жду, пригвожденным к дереву. Я считаю, сколько ножей в его теле. Восемь. Мне было восемь, когда Ардар убил мою мать и забрал из дома. Я вижу залитое кровью лицо с выпученными глазами, с перекошенным ртом с выбитыми зубами, выломанный нос, налипшие на лоб и шею волосы. Я помню, что любила это лицо, когда оно было другим.
Я вижу Ардара, возвышающегося надо мной. Я вижу. Я ненавижу.
Я кричу, надрывая горло. Нет никаких звуков, у меня нет голоса. Я кричу несколько часов подряд. Никто не придет. Я теряюсь в отчаянной попытке высвободиться.
Мое тело больше не мое.
Не мои руки сжаты в кулаки и бесполезно бьют по Ардару. Он без труда пресекает это. Не мои ноги привязаны и недвижимы. Не мой живот покрыт холодным снегом. Я больше не кричу, судорожно вдыхаю воздух не моей грудью. Я закрываю глаза и в последний раз зову, зову всем, еще своим, существом единственную, кто сумеет нас защитить.
Никто не придет.
Никто. Нас оставили.
Я чувствую лезвие в не моем животе, оно вспарывает кожу, проникает внутрь. Чьи-то грубые руки погружаются в тело.
Я слышу, как хрустят ее кости.
Я чувствую, как ее отрывают от меня.
Я вижу, как ее слабое, хрупкое, маленькое тело по частям бросают в огонь.
У нее билось сердце, были ручки с пальчиками, кожа, сердце. Пламя сжирает это, отравляя все вокруг смрадом горелой плоти.
Я не желаю дышать прахом моего ребенка. Это сильнее потребности в воздухе. Свет от огня тускнеет, ночь окутывает меня, и мир перестает существовать. Я перестаю существовать в этом мире.
Открыв глаза, я перевожу дух и переворачиваюсь. Свод шахты не тоже самое, что звездное небо, он не может прогнать образы прошлого. Я ненавижу вспоминать об этом. Ненавижу чувствовать. Ненавижу. Ненавижу.
Спустив ноги с лежанки, я натягиваю сапоги и неслышно двигаюсь к выходу. Туман, приподнявшись на локте, внимательно следит за мной.
— Спи, — я шепчу, стараясь не разбудить остальных. Мне нужно немного прохлады, шума дождя, капель воды на лице и диких порывов ветра, чтобы найти толику покоя. В носу до сих пор смрад от горящего в огне ребенка. Муть в желудке поднимается, застревает в горле и, дважды в спешке поскользнувшись, я выбираюсь наружу под бушующий дождь, чтобы выплюнуть яд и гниль. Упав на колени и прижимая ладони к животу, я пытаюсь дышать. Рвота царапает горло, сводит ребра, но становится чуть легче.
Подняв лицо навстречу дождю, я открываю рот, ловя капли, умываюсь и упираюсь ладонями в лужу, а после бью кулаком.
Как можно было забыть о сделке с Забвением? Как можно было просчитаться и дать снам вернуться? Демоны. Проклятый Ардар. Ненавижу…
Дыши. Дыши. Это уйдет.
Смирившись, что до утра мне больше засыпать нельзя,
