слабая улыбка. Раван вдруг открылся мне настолько ранимым, что я просто застыла. У него есть и такая сторона?
— Сюрприз, — улыбнулась она.
А я спохватилась.
То, что на меня не обращают внимания, не повод пялиться. Надо вспомнить если не про приличия, то хотя бы про тактичность.
Оглянувшись, я убедилась, что в зале, кроме Равана, его мамы и меня, никого нет. Мелькнул кончик пушистого хвоста — даже Талисман знал, когда надо дать людям поговорить с глазу на глаз.
И я поторопилась шмыгнуть наверх, поднялась по лестнице и застыла на втором этаже. У меня не было каких-то конкретных планов, разве что чай заварить, но чай на кухне, и спускаться обратно не вариант.
— Мяу? — позвал Талисман.
— Да, признаю, притащив меня сюда, ты был очень прав.
Я действительно не хотела приписывать себе победу, но… без моего упрямства Раван едва ли стал бы пробовать кристаллы.
Адреналин до сих пор играл в крови. Прислушавшись к себе, я поняла, что я перенервничала, устала, но одновременно взбудоражена и едва ли в таком состоянии отдохну, а ведь лучшее, что я могу сделать, — это завтра быть бодрой и полной сил.
Я сходила умылась, переоделась в пижаму.
Время — я глянула на телефон — не просто за полночь, время близилось к рассвету. Еще немного — и восток окрасится в алый.
Сна не было ни в одном глазу. Впору выпить какое-нибудь успокоительное. Но где его искать? Не у Равана же по ящикам шарить… Поэтому я вернулась в свою комнату, угнездилась под одеялом и прикрыла глаза.
У нас ведь получится, правда?
Талисман, вместо того чтобы улечься рядом и успокаивать меня мурчанием, куда-то делся. А я ведь на него рассчитывала! Интересно, а через телефон можно дать задание коту? Бредовые мысли — хороший признак. Я все-таки задремала до того, как в комнате стало светлеть.
— Мяу! Мря-а-а-а!
Проснулась я от душераздирающего вопля.
Талисман с разбегу прыгнул на меня, не оставляя шансов проигнорировать его.
— Ты что творишь?
Рассвело, но солнце еще не взошло. За окном рань ранняя.
Я возмущенно уставилась на Талисмана. Может, тапком в него запулить? Не попаду, но хоть продемонстрирую ему весь размах моего негодования.
— Мяу, — требовательно повторил Талисман, ухватил меня за рукав и потянул. — Мяу!
— Мне… пойти за тобой? Ты хочешь что-то показать?
Спросонья думалось тяжело, но жест был уж больно красноречивый. Истолковать неправильно просто невозможно.
— Мяу, — согласился Талисман и отпустил.
Я спустила ноги, нашарила тапочки.
Надеюсь, Талисман покажет мне что-то стоящее, а не дохлую мышь, которую он изловил и притащил мне в качестве трофея.
Мысленно ругаясь, я спустилась на первый этаж. Подозрительно, что Талисман притих, а в какой-то момент и вовсе пропал из поля зрения. Правда, привел он меня к выходу на террасу.
Уйти к себе, раз Талисман меня бросил? Чушь — конечно, я не уйду.
Я еще не знала, что увижу, но почему-то вспомнилось, как еще дома, играя в игру, я увидела Равана, спавшего сидя за столом.
В этот раз Раван не спал. Он сидел за тем же столом, опирался на столешницу локтями. На мое появление Раван не отреагировал. Окликнуть? Я прошла вперед, наступая каждый раз так, чтобы мой шаг не был громким, но был слышен. Раван не реагировал.
Я с ним поравнялась. Раван смотрел прямо перед собой невидящим взглядом.
Что будет чувствовать сын, потерявший мать, но неожиданно получивший шанс с ней проститься? Не знаю… Слишком больно, слишком сложно, слишком лично. Все слишком. Но в глубине души я ожидала светлую печаль или что-то на нее похожее. Раван заново переживает потерю?
Я обошла стол, села напротив.
Надо будет сказать Талисману спасибо за то, что привел. А пока…
Раван так и продолжал сидеть — неподвижно, с прямой спиной, со сцепленными в замок пальцами, с пустым невидящим взглядом. Руки он сцепил так сильно, что костяшки побелели.
Я накрыла его пальцы ладонью. От моего прикосновения муж вздрогнул, даже дернулся, но больше никак не отреагировал, его взгляд оставался безучастным, словно Раван смотрел не то в вечность, не то куда-то вглубь себя.
Почему не существует методички с понятным алгоритмом, что говорить в подобных случаях?
— Как… Как она могла? — Раван внезапно вынырнул из оцепенения и уставился на меня так, будто ожидал, что я открою ему все тайны мироздания, даже требовал, чтобы я это сделала.
— Что случилось?
Я начала подозревать, что дело не в самом уходе его матери, а в том, какой между ними состоялся разговор.
Раван замотал головой, будто пытался отогнать от себя кошмар, только вот жест получился каким-то детским.
У меня сердце защемило. Но не от жалости, ее я не испытывала. Я сочувствовала.
— Я… — Раван замолчал.
— Хочешь рассказать? Я могу посидеть рядом и ни о чем не спрашивать, м-м-м?
Молниеносно неуловимо Раван вдруг переместился ко мне. Вот он сидел напротив, а вот он уже на лавке слева от меня, да еще и схватил за плечи, развернул к себе лицом. Держал крепко, но не сдавливал и — я чувствовала — был готов отпустить, стоит мне отстраниться.
Раван заглянул мне в глаза, дышал он тяжело, как после забега по лестницам на крышу небоскреба.
— Почему?..
— Что?
Раван скривил губы, все его лицо перекосило.
Я начала думать, что он мне не ответит.
Между нами возникло странное напряжение. Казалось, будто Раван борется сам с собой. Хочет выговориться и в то же время не считает возможным показать мне что-то неприятное, что-то разочаровывающее.
Подтолкнуть?
— Я рассказывал тебе, что мама открыла приют для слабосилков, что дала никому не нужным обреченным детям дом, что пыталась для них что-то сделать?
— Рассказывал, — это было очевидно. Но у меня и в мыслях не было придираться.
— Я… верил, что мама такая добрая, такая душевная.
— Святая, — подсказала я зачем-то.
— Да, святая, — согласился Раван. — Оказывается, брат знал ее натуру куда лучше. Он был прав. Приют всего лишь прикрытие. Знаешь, я ведь хотел ее обрадовать, что я продолжил ее дело, что у нас теперь есть способ позаботиться о детях.
Раван замолчал, тяжело вздохнул. Он будто начал сдуваться.
— Она не поверила?
— Она перебила и сказала не заниматься глупостями. — Раван вновь болезненно скривился. — Она сказала, что никакого дела не было, что она специально выбрала именно сирот-слабосилков, потому что они все за год-полтора-два сгорят и я спокойно закрою приют. Она выговаривала мне, упрекала в безмозглой наивности. Сказала, что не
