Я не хочу это делать.
Я очень тихо говорю:
— В таком случае, мистер Малверн, я увольняюсь.
Он поворачивает голову, одна из его бровей поднимается.
— Что это значит?
— Я увольняюсь. Сегодня. Ищите другого тренера. И найдите кого-нибудь, кто будет выступать за вас на бегах.
Легкая улыбка касается его губ. В ней читается отвращение.
— Ты что, пытаешься меня шантажировать?
— Называйте это как хотите, — отвечаю я. — Продайте мне Корра — и я выступлю за вас в последний раз в этом году и буду по-прежнему тренировать ваших лошадей.
По дорожке несется темно-гнедой жеребец, тяжело дыша. Он еще не готов скакать по-настоящему. Малверн снова трет губы и подбородок, и этот жест почему-то напоминает мне Меттл.
— Вы переоцениваете свое значение для этой конюшни, мистер Кендрик.
Я даже не моргаю. Я как будто стою посреди океана, чувствуя, как он прижимается к моим ногам, но я не позволю ему сдвинуть меня с места.
— Или ты думаешь, что я не найду кого-то другого, кто будет скакать на твоем жеребце? — спрашивает Малверн. Он ждет ответа, но я молчу, и он продолжает: — Уж точно найдется пара десятков парней, готовых умереть за то, чтобы сесть на эту лошадь.
В моем уме вспыхивает яркая картина, и я уверен: Малверн думает о том же.
Поскольку я продолжаю молчать, он добавляет:
— Ну, в таком случае ничего не поделаешь. К концу недели можешь быть свободен.
Я никогда не был так неподвижен. Никогда мне не приходилось быть таким бесстрашным. Я не в силах даже дышать, но продолжаю молчать, стоя на своем.
— Не надо играть со мной в эту игру, — говорит Малверн, не глядя на меня. — Я сам ее придумал.
Разговор окончен.
Я могу никогда больше не сесть на Корра. Не знаю, что я такое без него.
Пак
Как правило, я доверяю Дав больше, чем кому бы то ни было, но и у нее случаются неудачные мгновения. Она не любит заходить в воду по колено, что на Тисби, пожалуй, следует расценивать как мудрость, а не как трусость. В ранней молодости она постоянно пыталась соревноваться в скорости с грузовиками для перевозки овец, но теперь наконец примирилась с ними. И еще она пугается того, что может быть описано как «дурная погода». Впрочем, я готова простить ей все это, поскольку мне не часто приходится переходить вброд реки, или устраивать гонки с грузовиками, или отправляться в Скармаут во время шторма.
Но к тому времени, когда этим днем я возвращаюсь на вершину утеса, погода определенно портится. Ветер стремительно несется над травой, ставшей темно-зеленой из-за туч, как будто жмущихся к земле. Когда в морду Дав ударяет порыв ветра, настолько сильный, что чуть не останавливает ее, лошадка шарахается в строну и дрожит. В воздухе воняет кабилл-ушти. Ни одной из нас не хочется оставаться здесь в такой день, подобный ночи.
Но я знаю, что мы должны остаться. Если в день бегов начнется дождь или сильный ветер, Дав должна это выдержать. И быть настоящей лошадью, а не вялым, неуверенным животным, как сейчас.
— Спокойно, — говорю я ей. — Расслабься.
Но уши Дав готовы услышать что угодно, кроме моего голоса.
Порыв ветра как будто подталкивает Дав слишком близко к краю обрыва. На мгновение я вижу пучки травы, зависшие над пустотой, там, где скала обрывается прямо к пене бушующего океана. Я как будто ощущаю уже полет…
И тут же резко дергаю поводья и посылаю Дав вперед.
Она несется в глубину суши, все еще ничего не желая понимать, при этом дергается так, что на ней невозможно усидеть.
Я вспоминаю все, когда-либо рассказанное мне мамой о верховой езде. Я представляю струну, закрепленную на моей голове, пропущенную вдоль позвоночника и привязанную к седлу. Я воображаю, что сделана из песка. Что мои ноги — это камни, висящие по обе стороны живота Дав, они слишком тяжелые, и их невозможно сдвинуть с места.
Все-таки я удерживаю равновесие и понемногу заставляю Дав сбавить ход, но мое сердце колотится как сумасшедшее.
Мне не нравится, что Дав может меня испугать.
И как раз в это время появляется Ян Прайвит.
Под серо-стальным небом он выглядит темным, как гробовщик. Он скачет на своей серой холеной Пенде. В нескольких корпусах от него — Айк Паллсон, сын пекаря, он на гнедом кабилл-ушти, и следом за ним движется еще одна гнедая водяная лошадь, ее наездник — Джеральд Финней, который приходится Яну Прайвиту то ли троюродным братом, то ли кем-то вроде того. А за ними я вижу нескольких мужчин, идущих пешком, они о чем-то переговариваются, их чуть не сбивает с ног ветер…
Я даже представить себе не могу, зачем они могли явиться сюда, да еще с таким решительным видом, — пока из-за их спин не появляется Томми Фальк на черной кобыле. Когда он смотрит мне в глаза, я вижу в его взгляде предостережение.
Айк Паллсон движется прямиком ко мне. Он очень похож на своего отца-пекаря, и в этом, наверное, не было бы ничего хорошего, потому что Нильс Паллсон — настоящий гигант, с огромной копной седых волос, глубокими морщинами возле глаз и таким животом, что кажется, будто он запихал себе под рубашку мешок с мукой…
По прищур голубых глаз Айка только делает их еще более впечатляющими, а его очень светлые волосы свободно развеваются по ветру, а не торчат грозным стогом на его голове. Он, конечно, пугающе высок ростом, но если ему и предстоит отрастить мешок с мукой под своей рубашкой в будущем, сейчас на его поджаром теле нет и намека на что-либо в этом роде. Моему отцу Айк всегда нравился.
Наклонившись в седле, Айк бодро кричит:
— И как сегодня поживает третий братец Конноли?
Остальные мужчины разражаются хохотом. Их смех уже успевает затихнуть, когда я наконец соображаю, что он имеет в виду меня.
Гнедая Финнея внезапно цапает зубами лошадь Айка, когда та оказывается достаточно близко. Это всего лишь мелкая стычка, но звук щелкнувших зубов заставляет Дав отпрянуть.
— Ну и шутки у вас! Постыдились бы, — говорю я.
Я изо всех сил стараюсь скрыть, каких трудов стоит мне удержать Дав на месте. Ей и ветра вполне хватает, а тут еще кабилл-ушти.
— Что поделать, это уже вошло в оборот, — возражает Айк. В смутном свете я не могу разобрать, веселая у него улыбка или нет. — Там, на пляже, тебя уже начинают называть Кевином.
Прежде чем я успеваю это заметить, моя рука сама собой взлетает к краю шапки, чтобы проверить, не исчезли ли куда-то мои кудряшки. Гэйб однажды, много лет назад, пошутил, что мы с Финном уж очень похожи, если смотреть только на наши лица. Неужели меня действительно можно принять за мальчика? Мне даже признаться стыдно в том, насколько огорчительна для меня эта мысль.
