королева, что нужен только настоящий. Тот, в котором кровь Аргейлов. Только он спасет Альбрию.
Показалось, или он тоже знает ту легенду – ту древнюю легенду о первых владыках острова? Или он верит в любую другую? Пальцы сами собой впились в широкие ежевичные листья, бездумно их обрывая.
– Тогда Альбрию ничто уже не спасет, – тихо сказала я. – Он мертв. Мертв.
Деррен за спиной вздохнул, не скрывая раздражения.
– Что ж, ваше право мне не верить. Но я не пожалею сил переубедить вас, чтобы вы открыли мне, где же Гвинллед. Поймите, он уже не беззащитный ребенок, чтобы вечно его прятать.
Он уходил медленно, я слышала, как трещали ветки под его сапогами, он ждал, до последнего ждал, что я окликну его.
И я окликнула.
Вот только вопрос мой его разочаровал.
– Как вы смогли сюда проникнуть? Сандеранцы псами рыщут, вас разыскивая.
– О, это просто. Ваша сестра мне помогла.
Сама не своя, я оглянулась и успела заметить призрачное мерцание среди деревьев, холодное и лунное в солнечный день.
Маргарет.
Когда я вернулась в поместье, руки мои дрожали, а губы были искусаны в кровь.
Ежевика так и осталась темными пятнами в лесной траве.
Как же наивна я была, когда надеялась, что сэр Латимер оставит меня в покое!
Он приходил снова и снова – через несколько дней, потом через неделю, приносил угощения, не гнушался хозяйственной работы там, где мои старые слуги уже не справлялись. Шутил, что пришлет в помощь самых восторженных юнцов из своего войска: «Пусть узнают, что борьба за независимость – это не схватки и победы, а долгий выматывающий труд».
Он казался сказочным рыцарем, защитником обиженных и обездоленных, с одинаковой теплотой говорил и со мной, и с Грайне, и лишь упрямство, с которым он раз за разом заводил разговор о Гвинлледе, вызывало у меня досаду. Но я терпела и не гнала его прочь, ведь вместе с ним приходила Маргарет. Годы даже тенью ее не коснулись, оставляя ее далекой и неземной, лишь менялись цветы, вплетенные в волосы. И она никогда не оставалась со мной, когда Деррен уходил, как бы ни молила я ее задержаться.
– Нет, – вздыхала она, с грустью глядя на седину в моих косах, – прости меня, но я не могу. С меня взяли обещание, что я не оставлю его в пути.
И она исчезала – как свет луны за набежавшими тучами.
И никогда не отвечала на вопрос, кто же взял с нее такое обещание.
Потому в глубине души я ждала, когда Деррен придет снова, и ради недолгих встреч с сестрой терпела его вопросы. Однажды не выдержала и спросила:
– Почему вы вообще решили, что Гвинллед жив? И почему вспомнили о нем только сейчас, а не в первый год, как к нашим берегам явился Сандеран?
Мы сидели в гостиной у пустого камина, летняя духота еще стояла в доме, словно густое варево, и пот выступал на лбу. Стоило бы раздернуть шторы и распахнуть окна, но из них был виден сад. Пустырь на месте сада.
И потому окна я не открывала.
Деррен смешно развел руками:
– Тогда я считал его мертвым, как и было объявлено. К тому же молодой король, порази его Охотник, поначалу казался толковым. А вот когда стало ясно, что сандеранцы и не думают убираться…
– А вы надеялись? Они оказали ему услугу – вручили корону – и теперь хотят оплаты. Мне казалось, это правило в наших землях знают лучше всего.
Он кивнул и пригубил вина из чаши – вина, которое сам же нам и привез в угощение, весьма недурное. После гибели сада мы уже не могли себе такого позволить – Элизабет была не настолько щедра. Она заботилась о нас, о да, но давала ровно столько, чтоб мы не померли с голода.
– Никто не ожидал, что за услугу Его Проклятому величеству расплачиваться будет вся Альбрия – да еще и вечно. Или скорее до смерти. До скорой смерти, – он нахмурился, стиснув зубы. – Поверьте мне, королева, я видел, что они творят со слугами, с теми, кто пришел к ним работать… загоняют до смерти, желая получить выгоды больше и быстрее. Мы не люди для них…
– А инструменты, – продолжила я за него. Перед глазами встал образ Агли Магнуссона – изможденного, измученного, перепуганного. – К своим соотечественникам они относятся так же – либо они могут послужить общему делу, либо нет. От их послов я слышала, что они оценивают всех по делам, а не происхождению, и потому у них нет наследуемых титулов.
– Предпочту быть бастардом и мятежником, чем инструментом, – невесело хмыкнул Деррен. – Им хотя бы разрешено обладать чувствами.
– И потому вы решили вспомнить о Гвинлледе? Чтобы было чьим именем поднимать восстание против Рэндалла? Ай-ай-ай, а я-то уж подумала, что вы, как благородный рыцарь, хотите свергнуть узурпатора и вернуть престол законному наследнику!
Он хмыкнул, не желая поддерживать злую шутку. К его вину я не притронулась.
– Так вы все же расскажете, где его искать?
Раздражение вспыхнуло во мне россыпью колючих искр, и я не сдержала яда в голосе:
– В могиле. Как я вам уже говорила.
– Королева, ваше упрямство начинает меня утомлять. – Он смотрел прямо и требовательно, не пытаясь прикрыться щитом напускного веселья. – Я знаю точно, он жив. Мне… сказали.
Даже в застоявшейся духоте летнего вечера от его слов меня пробрал озноб. Я не хотела в это верить, но и дальше на очевидное глаза закрывать было бесполезно. Стоило догадаться сразу, едва он упомянул Маргарет, но я так хотела думать, что сестра моя – обычный человек, что с нею все хорошо, – что стала слепа и глупа.
Это вновь поднял змеиную голову страх перед добрыми соседями, – о, за годы покоя он успел накопить много яда!
Все складывалось один к одному, но все же я уточнила, едва разлепив онемевшие губы:
– Сказал… кто?
Наверно, я побелела как полотно, и Деррен не стал отделываться полушутливыми отговорками. Он ответил спокойно и уверенно:
– Среди добрых соседей у моей матушки есть друзья и родичи. И когда я пришел к ним за помощью и советом, они рассказали про Гвинлледа.
– Неужели вы так и не поняли, что вас обманули? – Хриплый смех карканьем вылетел из моей груди. – Что же вы отдали взамен за их фальшивое золото?
– Вы ошибаетесь, королева. – Улыбка его была усталой и мягкой. – Я ничем не платил, и они не обманывали. Они же не могут
