— Тогда первое, что ты должен знать, это то, что я не собираюсь ни за кого выходить замуж, — сказала она решительно, но без особого энтузиазма.
Макрам попытался скрыть своё удивление, но потерпел неудачу, что вызвало лёгкую, покорную улыбку на её лице.
— Это было намерение моего отца сделать меня наследницей по праву, хотя будет ли он помнить об этом, когда мне это понадобится, под вопросом.
— Так вот почему ты отправила второе письмо? — спросил Макрам. — Значит, ты ожидала, что мы прибудем до того, как ты будешь обручена?
Она вздёрнула подбородок.
— На данный момент я ваш лучший шанс на союз. Великий Визирь не считает, что нам нужен Саркум. И он хочет занять место моего отца, если это не было сразу очевидно для тебя. Его лучший способ получить место — через брак между мной и его сыном, который будет служить только марионеткой Великого Визиря.
— Так выйди за кого-нибудь другого.
Мысль о том, что Джемиль Кадир прикоснётся к ней, сводила его с ума.
Она тихо выдохнула, что могло быть смехом.
— Говоришь как человек, чей брак не имеет большого политического значения.
Макрам поморщился. Комментарий задел его гордость из-за намёка на его чужеродное положение и потому, что он заставил его почувствовать, что она может считать его никчёмным.
— В Тхамар люди не женятся по любви?
Она сердито посмотрела на него.
— Некоторые женятся, за пределами дворянства это обычное дело. Но я дочь Султана. Если ты будешь думать обо мне как о скипетре власти, который вручается кому-то, а не как о женщине, ты приблизишься к истине о том, какую часть моей собственной судьбы я в настоящее время контролирую.
Она продолжала смотреть на него, и один уголок её рта приподнялся.
— Сколько времени прошло, прежде чем ты подумал, что я могу быть частью условий переговоров, предложенных моим отцом? Племенная кобыла в обмен на армию?
Жар обжёг его лицо, и он стиснул зубы, отводя от неё взгляд. В любом случае, это было бы унизительно, но его восхищение ею так значительно выросло за эти несколько дней, что он почувствовал себя ещё более отвратительно из-за этого.
Она издала задумчивый звук, и ему захотелось упасть на колени, чтобы попросить прощения, и разве это не было бы интересной картиной для всех, кто наблюдает за ними снизу.
— Я скорее умру, чем отдам место моего отца тому, кто видит власть там, где они должны видеть ответственность. И я предпочту наблюдать за падением султаната, чем выйду замуж за Джемиля и оставлю мой народ в руках Бехрама Кадира.
Макрам обдумал её слова, ту горячность, с которой она их произнесла.
— Я буду бороться с этим до тех пор, пока во мне ничего не останется. Пока не будут исчерпаны все уловки, лазейки и непредвиденные обстоятельства.
— Говоришь как настоящий воин, — сказал Макрам.
Казалось, она не была уверена, шутит он или нет.
— Возможно, пера и закона. Конечно, не меча.
— Думаю, что твой вид встречается реже. Те, кто верит в то, что правильно для всех, и заботится о том, что правильно для всех, и будет отстаивать это.
— Разве не поэтому ты сражаешься, как солдат?
— Нет. Я делаю это, потому что это всё, что я знаю.
— Навряд ли я поверю в это. Не после того, что я увидела в тебе.
Он хотел знать, что она увидела, что думает о нём. Когда он прибыл в тронный зал после туннелей, она посмотрела на него с яростным, ярким восхищением. Он хотел взойти на помост и поцеловать её, а потом разозлился из-за того, что даже подумал об этом.
— Я солдат, потому что у моих родителей был сын, который им был нужен, и они не хотели другого.
Не хотели мальчика, который мог разрушить дворец в порыве гнева, лишить жизни простой мыслью. Не хотели, чтобы ребёнок, который был национальным кошмаром, воплотился в жизнь.
— Из того немногого, что я собрала воедино, я могла бы предположить, что они выбрали не того сына, — тихо сказала Наиме и подняла на него глаза. — Ты и есть тот, кто заботится о благе своего народа, если ты тот, кто сражается, истекает кровью и жертвует собой ради союза, который укрепит их. Что делает твой брат? Что он сделает с тобой за это, за то, что бросил ему вызов и отправился в Тхамар, за то, что ты привёл нас с собой?
Обвинение и презрение в её тоне раздражали.
— Ты не понимаешь. Правление было навязано ему внезапно, после смерти отца, и Совет Старейшин издевается над ним и не считает его достойным править вместо нашего отца. Он…
Макрам замолчал, когда её брови медленно приподнялись с каждым словом, и он понял, каким бессердечным дураком он был.
— Да, — сухо сказала она и снова устремила взгляд на Энгели. — Я могла бы понять, что это может быть очень тяжело для него.
— Я имею в виду, что иногда он принимает неправильные решения, но с ним можно договориться, — Макрам разозлился от осознания собственной глупости и потёр рукой затылок.
— Ну, с этим ничего нельзя поделать, пока мы не доберёмся до Аль-Нимаса. Там-то мы и увидим, насколько он разумен.
ГЛАВА 22
Пустоши представляли собой безликое пространство холмистой, продуваемой ветром низменности. Настроение в группе стало значительно более холодным из-за страха и напряжения. Солдаты скакали более тесно друг к другу вокруг основной группы, и пары всадников Саркума отделялись посменно, чтобы прочесывать местность на расстоянии, служа предварительным предупреждением о возможных нападениях. Всё это сделало для Наиме ещё более радостной компанию Макрама.
Он ехал с ней большую часть дня, хотя несколько раз объезжал окрестности, чтобы поговорить с всадниками, которые находились на отдалении от них. Каждый раз, когда он возвращался к ней, Самира искоса бросала на Наиме любопытный взгляд, и она знала, что ей придётся отвечать на вопросы, как только они разобьют лагерь на ночь. Что она могла сказать? Раскрытие чувств Самире только усилит их и сделает её ещё более несчастной из-за этого.
Макрам молчал большую часть поездки, хотя это было лёгкое молчание, которое Наиме находила скорее комфортным, чем тревожным. Но в самую плохую погоду он отвлекал всех, кто был достаточно близко, чтобы его услышать, рассказывая историю их битвы в туннелях в Утёсах. Тарек время от времени добавлял сухие комментарии, которые вызывали у него смех. Это привело к разговорам между солдатами Саркума и стражами Тхамара о тактике обучения, которую они разделяли, и о тактике, которой они не придерживались. Иногда кто-нибудь из них смеялся, когда раскрывалось какое-нибудь обычное дело, например, пристрастие Башира к наказаниям, связанным с физическими трудностями.
Слишком много раз она одёргивала себя, понимая, что пялилась на Макрама. Слишком много раз ей приходилось упрекать себя за те детали, которые она запечатлевала в памяти. То, как легко он сидел в седле, как будто был рожден для этого. Уверенная и отработанная манера его верховой езды. Она подумала, что ему почти не нужна уздечка, его лошадь, казалось, реагировала на него так, как будто могла читать его мысли. Она видела, как часто его люди искали его, как быстро они выполняли его команды, как они с Тареком общались, используя так мало слов. И она не могла не заметить, несмотря на его настороженность и напряжённость, насколько более непринужденным он казался теперь, когда был вдали от политики Нарфура.
Были и другие детали. Изгиб его ноги, ближайшей к ней, движение мускулов под тканью его сальвара, обнажённых из-за того, что он задрал кафтан. Что он часто потягивался, полностью приподнимаясь в стременах, что даже в движении он был беспокойным. Его неповреждённая рука сжималась и разжималась, когда он осматривал их группу. И все эти беспокойные движения прекращались, когда он смотрел на неё. В течение всего дня их взгляды то встречались, то расходились. Когда он обходил круг охранников, он слишком часто смотрел на неё.
Как только все исчерпали себя историями и разговорами, поездка стала утомительной. К тому времени, когда они разбили лагерь той ночью, все были замерзшими, злыми и на взводе. По крайней мере, ветер стих вместе с солнцем, так что расстановка лагеря оказалась не совсем таким кошмаром, как представляла себе Наиме. Как только её палатка была установлена, она вошла внутрь, решив разложить свои и вещи Самиры, и Самира присоединилась к ней с едой для них обоих: чечевицей и зимними овощами. Они сидели на подушках и делили лепешки, используя для еды отломанные кусочки.
