– Она лгала, – Олег облизал губы. – Я знаю, что она лгала… она всем лжет, что не способна испытывать эмоций. Способна. Еще как. И она завидовала Дарье. Дарью любили. Все. Сперва прислуга к ней не слишком была расположена, но… матушку боялись, а Дарью любили, понимаешь? Любовь нельзя купить. Любовь… она ведь тоже власть. А властью матушка не стала бы делиться.
И Анна поверила.
Не стала бы. Ни властью, ни людьми, которых полагала своими. И еще подумало, что ей, пожалуй, несказанно повезло, когда ее решили выкинуть. Что стало бы с Анной, если бы ее оставили?
Позволили бы ей жить?
Или тоже сочли бы недостаточно талантливой? Несоответствующей положению.
Экипаж двигался, но как-то слишком уж медленно. В обход? Но отчего?
– Потом мы просто жили. Отец все время работал. Мне кажется, так он пытался меньше времени проводить дома… нет, наш дом был идеален. У матушки отличный вкус. И все соседи восхищались, что домом, что ее вечерами…
Олег икнул и прикрыл рот ладонью.
– Извини… я плохо переношу алкоголь.
– Зачем тогда пьешь?
– Пьяному легче… противостоять. Да и… я слабый. Я должен был ее остановить еще тогда… а не смог. Сначала и вправду не понимал, что она делает и зачем. Потом… мне было хорошо за двадцать, когда случился очередной приступ.
…как маг Олег оказался совершенно бездарен. Сила в нем имелась, но такие крохи, что наставник лишь разводил руками.
Медитации не помогут.
И травы.
И ничего не поможет, включая сырые артишоки и салат из мидий. Следует признать очевидное и оставить мальчика в покое. Со скрипкой у него получается куда как лучше, чем с магией.
Скрипка в его руках творит воистину волшебство.
…матушка прогнала наставника и стала заниматься сама. До изнеможения, до головных болей, которые сперва появлялись время от времени, а после и вовсе не прекращались.
Горькие отвары.
Упражнения.
И вновь отвары.
Сырая печень, от которой Олега выворачивало, но матушка лично следила, чтобы он ел. После печень стали приправлять сырым же яйцом и рубленной зеленью.
Отец…
Не вмешивался.
– Твоя слабость происходит единственно от твоей лени, – матушка, если и заговаривала, то лишь затем, чтобы объяснить Олегу, насколько он ее разочаровывает. Вновь разочаровывает. – Дыши ровнее. Спину держи. Не забывай о концентрации… любой дар можно поднять. Если постараться. Ты не стараешься.
Неправда. Он старался.
Держал.
Дышал.
И потерялся. В какой-то момент Олег вдруг перестал ощущать собственное тело. Он словно ухнул в уютную тьму, в которой так легко потеряться. И Олег с радостью потерялся, потому что именно там не ощущал ни боли, ни страха, ни раскаяния.
Тьме было все равно, получается у него или нет.
Станет он магом или нет…
…а еще она позволила себе играть. Олег создал скрипку и мелодию, колыбельную для тьмы…
– Ты понимаешь, что еще немного, и мальчишка ушел бы? Просто ушел бы? Ты довела его до грани своими непомерными требованиями!
Дед заставил тьму отступить.
Матушку тоже. Хотя тьмы было жаль. Она умела слушать куда лучше людей. Олег даже вздохнул.
– Непомерными? Да он…
– Он просто не может сделать того, что ты хочешь. Ему уже двадцать семь. Все сроки прошли даже с учетом… обстоятельств. Дар раскрылся настолько, насколько это вообще возможно. Признай, наконец, что магия – это не его. И оставь мальчишку в покое. И девчонку тоже. Я вижу, как ты на нее смотришь.
– Папа!
– Однажды я сделал ошибку, но повторять ее не стану. Тронешь ее, получишь проклятье. И на этот раз избавить тебя от него будет некому.
Олег притворился, что он еще во тьме.
– Она меня раздражает.
– Отошли. Найди пансионат поприличней. И отошли. Так будет лучше для всех.
– Просто отослать…
– Просто отослать, – дед держал Олега за руки, и откуда-то Олег знал, что именно эти руки, теплые, горячие даже, и не позволяют ему вернуться.
– Он оставит все ей…
– А что ты хотела? Родная кровь все-таки.
– А Олег? Что будет с ним?
– Это зависит от тебя. Оставь его в покое. Дай повзрослеть. Понять, что ему самому нужно.
– Музыка.
– Пусть будет музыка. Это его выбор, тем более он и вправду талантливый музыкант.
– Музыкант?! Ты сам себя слышишь? Князь… и музыкант.
– Почему бы и нет? Действительно талантливых музыкантов в империи куда меньше, нежели князей.
Похвала была приятна.
Правда, дед и раньше хвалил Олега, особенно за ту музыку, которую он сочинял… правда, еще и ругал, что Олег не записывает, будто не понимая, что записывать скучно, да и как, когда в душе звучит новая мелодия, требуя немедля выпустить ее в мир.
– Ты же знаешь… он не просто князь, – та нежность, которая прозвучала в голосе матери, заставила Олега замереть и насторожиться. – Он истинный наследник престола…
…мотор еще больше замедлил ход. И повернул влево. А после направо. Олега мотало, и он зажал рот руками.
– Извините, – выдавил он, пытаясь справиться с общей дурнотой. – Я… какой из меня… мне она рассказала уже потом, когда деда не стало. Сперва ушел отец.
Анна слушала.
А еще думала, что княгиня кружит по городу, неужто опасается, что за нею следят? То есть, Анна весьма надеялась, что не зря поверила, что и вправду следят, но…
– Он умер тихо. В последние годы мы стали близки… то есть, он никогда не давал мне понять, что я ему чужой. Напротив. Он от меня ничего не требовал. И даже как-то сказал, что у матушки есть желания, но жизнь моя, и мне стоит думать о том, чего же я хочу…
– А чего ты хочешь?
– Покоя, – ответил Олег, отвернувшись к мутному стеклу, за которым проплывал город. Погруженный во тьму, он казался невероятно далеким.
Полуразмытые тени домов, меж которых заблудился ветер.
Он тоже искал Анну.
Искал и не мог найти.
– Я просто хочу покоя. У нас есть поместье, там тихо. И соловьи. Ты когда-нибудь слышала, как поют соловьи? Я вот сбегал послушать. И еще луна низкая бывает, тогда кажется, будто она вот-вот утонет в старом пруду. Вокруг пруда ивы. Хорошее место.
– Почему ты туда не отправишься?
– Матушка… – он поморщился и продолжил. – Потом умер дед. Почти сразу, как отца не стало. То есть он нам не то, чтобы отец, но я другого не желал бы.
Анна кивнула, показывая, что понимает.
А она… она желала бы? Не Платона Архиповича с его колючими усами и карамельками, которые он прятал под подушку, когда думал, что Анна спит.
С занятостью вечной.
С неумением принять матушку и ее веру. С криками и ссорами. С ботинками, которыми он имел обыкновение швыряться… с тоскою. Только теперь Анна смогла бы понять ее.
Пожалуй, что смогла бы.
И нет, она не желала другого. И ей бы наведаться на могилу, за которой приглядывают, но чужие люди – это совсем не то, что надобно. Анна просто скажет, что… что-нибудь скажет.
Если останется жива.
– Ольга приехала… матушка ей не была рада. И я знал, почему… она мне рассказала. Когда… когда заставила выпить кровь. Знаешь, она вовсе не противная… дед заставил ее принести клятву, что Ольгу она не тронет. Или не клятву? Она ее не любит, а я подумал, что если Ольга выйдет замуж, у нее появится кто-то, кто защитит… но она такая упрямая!
А мотор остановился.
И Олег вздохнул, съежился вдруг и тихо –тихо спросил:
– Ее ведь остановят?
Глава 28
…огоньки в шелковых фонарях дрожали, и отблески света скользили по комнате, окрашивая ее то в розовый, то в золотой, что, впрочем, казалось издевкой.
Тело никуда не исчезло.
И люди, что держались за дверью, и Таржицкий, явно растерянный, не знающий, как надлежит поступить.
– Вы… – громовой его голос разнесся по коридору. – Вы убили ее!
– Нет, – Земляной ощупывал затылок жертвы. Не постеснялся и волосы приподнять, хмыкнул, увидев под ними выжженную печать.
