— Матушка Иоланта, — прервала я, — прошу простить мне мое недоумение, и все же я не могу понять причины вашей откровенности.
Настоятельница поднялась, прошла к окну, некоторое время долгим внимательным взглядом созерцала пейзаж, открывающийся из него, затем холодно произнесла:
— Я не хочу воздействовать на тебя ментально, дитя мое. Ты разумная девушка, и сама превосходно понимаешь, что отказала его высочеству, основываясь на эмоциях и непримиримости, свойственной юности. Бесконечно сожалею, что в своем упрямстве, ты не желаешь осознавать все клятвы, принесенные Грэйду, были даны под принуждением. Более того — лорд оттон Грэйд несдержан в гневе и агрессии, он жесток, бесстыден, склонен к разврату и поверь, никогда не будет хранить тебе верность. Разве этой судьбы ты достойна, Ари? — настоятельница полуобернулась и направила на меня требовательный взгляд. — Или ты искренне — веришь, что способна перевоспитать взрослого матерого черного мага? — Усмешка и тихое: — Подумай и о том, что выйдя во двор замка, ты нарушила прямой приказ Грэйда, а этого он тебе никогда не простит.
Отведя взгляд, я отчаянно пыталась сохранить лицо, не выдать эмоций, но…
— И ты превосходно осведомлена об этом, дитя мое, — рассмеялась матушка Иоланта.
А затем, вновь вернувшись к тахте, села рядом со мной и проникновенно продолжила:
— Брак с таким мужчиной как лорд оттон Грэйд — сущее наказание, Ари, и я убеждена — ты как разумная девушка, ни мгновения не сомневаешься в этом. Недоверие и постоянные проверки, он ведь будет ставить под сомнение каждое сказанное тобой слово, ревность и связанные с ней скандалы, а герцог склонен к рукоприкладству, и об этом тебе тоже известно, нетерпимость во всем, и особенно в его требовании к тебе подчиняться даже в мелочах… Это не жизнь, Ариэлла, это пороховая бочка с медленно тлеющим фитилем…
Мне хотелось возмутиться, негодовать, сказать хоть что-то в оправдание его светлости, но весь ужас заключался в том, что в данный момент матушка Иоланта была права, и прекрасно знала об этом. Более того, ей было известно, что и я осознаю это. Более чем осознаю.
— Ты поклялась, Ари, — настоятельница обняла за плечи, — но хотела ли ты давать эту клятву, дитя мое? Желала ли ты этого брака? Нет, Ариэлла. Даже твой папенька, находясь на грани разорения, был готов на все, чтобы ни одна из его дочерей не попала к этому монстру. И если бы ты знала, как страдал лорд Уоторби, когда тебя обманом выкрали. Обманом, и даже хуже того — магически повлияли на него, заставив поставить подпись в брачном договоре.
И вновь истина, в каждом слове, в каждой фразе. Слезы, затуманив взгляд, медленно сорвались с ресниц…
— А Генрих тебя любит, — с материнской нежностью в голосе продолжила матушка Иоланта, — и он подобен тебе — в нем есть благородство, честь, достоинство, сострадание и чистота, а не мрак бесстыдного разврата. Он воспитан, сдержан и никогда не позволит себе опорочить доброе имя жены связью с любовницами.
Воспоминания о трех ожидающих лорда оттон Грэйда женщинах в откровенно фривольных платьях вызвало дрожь омерзения.
— Подумай, дитя мое, — матушка погладила по волосами, — вспомни о жестокости герцога, о том, с какой легкостью он убивает, как безжалостно отдает приказ на уничтожение, о том, какой страх вызывает… И ведь принц Теодор ничуть не лучше, так достоин ли он встать во главе империи, Ари? И что будет, если кровавый принц получив власть, начнет захватнические войны?
Сколько прольется крови? Сколько городов будет разрушено, а детей разлучено с родителями? Так имеет ли церковь право стоять в стороне, когда тиран готовится стать императором?
Настоятельница говорила, тихо и проникновенно, а я вспоминала события на «Ревущем», убитых матросов, убитого заклинателя… Кровь на руках оттон Грэйда… Труп, который волокли столь бездушно…
— Став императрицей, ты сможешь сделать так много доброго, девочка моя, — голос матушки Иоланты вдруг наполнился силой и гордостью, — все, о чем мечтала. Откроешь приют для брошенных животных, будешь контролировать сиротские дома, больницы, богадельни. Ты принесешь счастье людям, Ариэлла, ты подаришь им свет надежды и веру в добро. Только представь, скольким обездоленным ты сможешь помочь, дитя мое, для скольких детей откроешь новый путь… А школы в деревнях? Вспомни, как жалела ты своих соратников по детским играм, когда поняла, что в жизни их ожидает лишь тяжелая работа от зари и до зари…
Ты должна стать императрицей, Ариэлла, именно ты, ведь никто другой не способен принести так много добра и пользы для бедных.
Матушка поднялась и протянула мне руку. Улыбнувшись, я вложила пальцы в ее ладонь и поднялась следом.
— Ступай, моя девочка, — настоятельница обняла и, благословив, поцеловала в лоб, — ступай и подумай даже не о себе и клятвах, подумай о тех, кому только ты сможешь помочь.
Я покинула кабинет матушки Иоланты с улыбкой на губах, представляя план приюта для животных, который будет чудесно смотреться в столичном парке. Я шла, не замечая следующей за мной монахини, и думая о сиротах и обездоленных. Я миновала сад, прошла серую унылую галерею, где окна были размером с лезвие меча, поднялась по лестнице, больше напоминающей тайный ход, вошла в свою келью, закрыла двери.
И перестала улыбаться!
Милосердие? Забота о ближнем? Добрые дела? После всего, что мне довелось узнать о деятельности святой церкви?!
Но и выступать против я теперь опасалась.
Медленно пройдясь по комнате, подошла к окну, с трудом распахнула створки, глубоко, всей грудью вдохнула воздух, напоенный ароматами сада. Моя келья находилась на втором этаже, и отсюда открывался превосходный вид на монастырский сад, словно оттененный высокой крепостной стеной, отделяющий монастырь от лицея девы Эсмеры, и вторая стена, окружающая весь монастырский комплекс. И выбраться отсюда, нет никакой надежды.
Можно было бы принять предложение его высочества, и в храме Трех дев постараться сбежать, но… Против подобного шага выступали мои гордость и честь, как впрочем и разум — матушка Иоланта умна, очень и очень умна, и попытка разорвать сети сплетаемого ею столько лет заговора не приведет ни к чему.
С тяжелым вздохом, я посмотрела вверх, на синее, бесконечно синее небо, ощущая отчаяние, безнадежность и сомнения. Да, как ни больно признавать, но речь матушки Иоланты зародила в моей душе сомнения… Слишком много правды, прямой и безапелляционной, было произнесено ею. И я ничем не могла оправдать лорда оттон Грэйда. Ничем.
* * *
Три дня прошли для меня как один бесконечно длинный, до серости тоскливый и исполненный отчаянием кошмарный сон. Увы, обстановка и обстоятельства вполне оправдывали упадническое настроение и безнадежность, охватившие меня. Мне не позволили взять ни единой книги из библиотеки лицея, мотивировав необходимостью предаться размышлениям, и за эти дни я не раз и даже не два перечитала молитвенник.
