Высказав все, что намеревался, его высочество умолк, позволяя мне погрузиться в невеселые размышления, осознавая всю обреченность своего положения. Фактически — у меня не было выбора. Дэсмонд говорил, что матушка Иоланта маг, причем маг эмпат, способный оказывать влияние на разум, соответственно — при желании, настоятельница сумеет заставить. И разумнее всего в данный момент было дать согласие, а затем пойти до конца и согласиться на весь этот фарс и брак с его высочеством. Разумнее. Но против всех доводов разума восставала честь, достоинство, гордость, благородство и верность принципам. Я уже дала брачные клятвы. Пусть принудительно, пусть там, на «Ревущем» у меня так же не было выбора, пусть даже моего отца обманули и его подпись в брачном договоре была поставлена под магическим влиянием, но…
Но стоит закрыть глаза, и я вижу медленно синеющий взгляд последнего представителя династии Грэйд и слышу его тихое: «Береги себя, мой ангел».
И все доводы разума разбиваются вдребезги!
Выпрямившись, я судорожно вздохнула, с тоской, безумной полной отчаяния тоской взглянула в синее небо и поняла, что не смогу предать в первую очередь себя! Не смогу стать женой его высочества, перешагнув через собственное достоинство, лишив себя чести и гордости. И пусть даже сейчас я отчетливо понимаю, что будь я старше, приняла бы иное, правильное решение, но на то молодость и безрассудна, чтобы следовать велениям сердца!
— Мне очень жаль, ваше высочество, — я поднялась, оправила юбку, и лишь после взглянула на принца, — мне действительно жаль, что вы настаивали на моей кандидатуре и потеряли столь значительное время, ожидая, когда меня вернут в столицу. Мне жаль, но мой ответ — нет.
Его высочество медленно встал. Так же неспешно подошел и встал передо мной на недопустимо близком расстоянии, затем негромко произнес:
— Неужели вам совершенно не хочется испытать радость материнства, леди Уоторби? Или наслаждаться светом солнца, цветением деревьев, пением птиц? — голос стал вкрадчивым.
— Вас запрут в одном из многочисленных скальных монастырей, в которых нет даже окон, не говоря о растениях. И вся ваша юность, красота и чрезвычайная притягательность угаснут, медленно и неотвратимо.
Но едва я попыталась ответить, перебил меня все так же вкрадчиво:
— Не стоит, не отвечайте. В данный момент в вас говорит гордость, леди Уоторби, а это крайне плохой советчик. Что ж, — он выпрямился, — я сообщу матушке Иоланте, что вы, будучи превосходно воспитанной леди, не посмели ответить согласием сразу и попросили дать вам три дня на размышление.
Не став комментировать сказанное принцем, я присела в реверансе, произнесла:
— Всего доброго, ваше высочество, — и отступила прежде, чем Генрих ухватил за запястье.
А попытка имела место. Именно поэтому я не стала обходить принца, а отступила в сад, затем развернулась и торопливо ушла, не выходя на основную дорожку и безобразно испачкав туфельки землей.
И лишь благодаря этому избежала встречи с высокой, безобразной изуродованной шрамом пересекающим лицо старухой. Не желая в данный момент никого видеть и менее всего будучи готова с кем-либо обмениваться вежливыми фразами, я остановилась за высокими кустами жимолости, безразлично глядя на старушку.
Мое безразличие испарилось, едва женщина повернула голову, и солнечный свет упал на черную серьгу — черный маг! И уже с куда большим вниманием я присмотрелась к крайне пожилой леди, чтобы с трудом сдержать вскрик, едва наступил момент узнавания — леди эн-Аури! Это была леди эн-Аури!
С нарастающим чувством ужаса я взирала на с трудом бредущую по дорожке монастырского сада леди, чья старость и немощность словно подчеркивались цветущим полными жизни растениями. А вскоре я заметила спешащую к женщине монахиню, которая остановилась в пяти шагах от тяжело дышащей леди, и произнесла:
— Мне очень жаль, леди эн-Аури, матушка Иоланта не сможет вас принять.
И старуха сгорбилась, словно гнет старости навалился на нее именно сейчас, в этот самый миг.
— Нееет, — протянула она скрипучим голосом, — нет, она не может мне отказать! Эта старая стервь…
— Я провожу вас, — вежливо, но непреклонно оборвала ее монахиня, подходя ближе.
— Не сметь! — сиплая попытка крика. — Не сметь со мной так поступать! У нас был договор! Я…
Старуха закашлялась.
А монахиня, насмешливо позволив ей вернуть дыхание, издевательски произнесла:
— Вы нарушили его дважды, леди эн-Аури, первый раз, когда предпочли попытку обрести могущество в качестве ученицы белого мага, совершенно наплевав на достигнутые с орденом договоренности, и второй раз, когда ваша ревность и злоба, едва не привели к гибели леди Уоторби.
Тяжело дыша, старуха с трудом распрямилась, посмотрела на монахиню и прошипела:
— Я дорого заплатила за свою ошибку, слишком дорого. Неужели у вас нет ни капли сострадания?! Где ваше хваленое милосердие?!
Монахиня широко и выразительно улыбнулась, заставляя леди эн-Аури побелеть от бессильной ярости. И можно было бы уже ничего не говорить, но сестра все же произнесла:
— Вам следовало подумать о милосердии и сострадании к самой себе в тот момент, когда снедаемая ревностью и злобой, вы отдали личу часть собственных сил, надеясь увидеть труп той, в чьем похищении согласились участвовать, в обмен на возвращение части силы, отобранной у вашего отца. Мы свою часть договора выполнили, леди эн-Аури, а ваша семейка вновь попыталась обмануть святую церковь. Пресвятой видит все. И у Пресвятого нет жалости к ничтожествам, неспособным осознать — сущности, подобные восставшим из мертвых бывшим магам, схожи повадками с дикими волками — а если волк забрался в овчарню, вырежет всех овец до последней. Вы понимаете, о чем я?
Старуха промолчала.
— Советую подумать о вечном, леди эн-Аури, — в голосе монашки отчетливо слышалась издевка. — Очистите свою душу молитвами, подберите местечко на кладбище, определитесь с гробом, в коем будут покоиться ваши бренные останки.
Лицо старухи исказила гримаса ужаса и вместе с тем презрения, и леди хрипло произнесла:
— Вы же понимаете, что на размышления о вечном у меня остался всего один день, а с наступлением ночь лич отберет последние крохи моей ночи… — в голосе послышалась обреченности.
— Вот и не стоит напрасно терять время, — жестокая улыбка сестры, так не вязалась с кротким образом монашки.
— Мрази, — прошипела леди эн-Аури, — последними моими словами будет проклятие на ваши головы.
— Идемте, я провожу вас, — ухмыляясь, ответила монашка.
