— Когда цена вопроса — твое существование в бесконечности, все остальное представляется мелочью. Мне нужно было выбраться из когтей Грани, и я пошел бы на что угодно, чтобы добиться своего.
— Куда уж дальше, — буркнула Лера и уточнила на всякий случай: — Еще варианты были?
— Были, как не быть. В описании, что я читал, этот момент слишком расплывчат, можно было трактовать вольно. Третий вариант — Грань бы не отпустила.
— И что тогда?
— Я предполагаю, что я бы сошел с ума. Или развоплотился в духа какого-нибудь. Очень злого духа.
— Просто великолепно. Мне все больше нравится, как вы распланировали нашу семейную жизнь.
— Нечего было спрашивать, коли не по нутру ответы, — отрезал Александр.
— Это всё?
— Ну… я мог бы сейчас выглядеть на свой возраст. И чувствовать себя соответственно.
— Мда… — протянула Лера. — Похоже, мне еще повезло, что не придется вам всё следующее десятилетие подгузники менять и слюни вытирать. И всё-таки — зачем жениться? Неужели нельзя было просто кинуть на меня заклинание? Подчинения или еще что-нибудь. С вашими-то знаниями? — Нет, она вот сейчас это серьезно предлагает?
— Можно, разумеется. Но заклинания недолговечны, их нужно поддерживать, в отличие от благословения богов. Во втором случае я не смог бы гарантировать на сто процентов твое послушание после проведения ритуала. Поэтому пришлось пойти сложным путем.
Великолепно. Да ее муж — гений стратегии. У Леры появилась новая идея, и она поспешила её озвучить:
— Подождите… Не может ли потеря волшебства быть одним из последствий ритуала? Почему сразу я виновата?
— На мне — заклинание. Забирающее мои силы. А, может, просто блокирующее их — если повезет. Я его очень хорошо чувствую, и поверь, это не самое приятное ощущение.
— Насколько неприятное? — полюбопытствовала Лера просто из желания растравить раны мужа. — Очень плохо или очень-очень плохо?
Александр ее намерения понял, но от ответа увиливать не стал.
— Внутри пусто. Нет ничего, и от этого периодически пропадает желание жить.
— Это-то вы когда успели понять?
— Я читал про такое.
— То есть привязывать вас к стулу и оглушать заклинанием успокаивающим пока рановато?
— Вроде того, — усмехнулся Александр.
— И волшебства вы все-таки не лишились? — допытывалась Лера, баюкая руку перед самым носом мужа. — На вас просто заклинание?
— В том-то и дело, что не просто. И я догадываюсь, кому за это надо «спасибо» в глотку забить.
— Но раз это заклинание, его можно снять.
— Можно. Но, боюсь, это под силу немногим. И уж точно не тебе.
— Попросить кого-нибудь другого? — Лера не стала лезть в бутылку. В ее интересах было вернуть ему волшебство и как можно скорее.
— К сожалению, и тут все не так радостно. — Вздохнул Александр и рывком поднялся с диванчика, отказываясь вдаваться в дальнейшие объяснения. — Ладно. Утром договорим. Свободна.
Лера не поверила, что так легко отделалась и на всякий случай спросила:
— А… я?
— Что ты?
Александр уже ковырялся в бумагах и даже головы не повернул. Он снова был предельно собран, сосредоточен, будто ничего и не произошло. Будто не он еще недавно разорялся и орал, как сумасшедший. Лера поднялась с диванчика и устремилась к двери — не нужно ему признание, ей же лучше.
— Нет, ничего. До свидания. — И как так вышло, что она чувствует себя виноватой, хотя виноват кругом ее муж?
— Я же сказал — договорим утром, — бросил ей в спину Александр. — Значит, утром разговор продолжится. У меня срочные дела образовались.
— Да идите вы… — прошептала Лера сердито и закрыла за собой дверь.
* * *
Врач прибыл на удивление быстро — мать могла быть очень настойчивой, на грани угроз и шантажа, но всегда безукоризненно вежливой. Врач — чистокровный человек, дородный мужчина с глубокими морщинами вокруг рта и забавной проплешиной на затылке — показался Матвею страшнее разъяренного дракона. А все потому, что зайдя в спальню к пациенту и поставив небольшой чемоданчик на пол рядом с кроватью, он осведомился о жалобах больного.
Матвей в это время лежал в кровати и пытался осознать себя — в настоящем, в пространстве и времени, в своем теле, в своей голове. Темнота скрылась, наведя в его мозгах свои извращенные порядки. Как только Матвей немного пришел в сознание, то перебрался на кровать, потому что пол был ужасно жестким, да и поза, в которой распинала его темнота, годилась лишь для мазохистов. Кое-как собрав в кучу конечности, Матвей заполз на мягкий матрас, зарылся с головой в одеяло и задышал там — бурно, облегченно.
Боль почти прошла, и вернулась некоторая ясность мышления. Рассеялся туман, и Матвей задумался, что с ним происходит. В который раз он вспомнил все теории, свои на них возражения, возвел еще несколько догадок в ранг абсолютной истины, а затем с удовольствием их разрушил. Ни к кому мало-мальски достойному выводу Матвею прийти не удалось — все казалось размытым, зыбким, неубедительным. Все было не так. И не то. И как найти то самое — не придумывалось.
А тут еще доктор… Он пришел, и Матвею пришлось вылезти из-под одеяла, встретиться лицом к лицу с очередными неприятностями. Это было поистине невыносимо. Он боялся и одновременно стыдился своего страха — мама в детстве не уставала ему повторять, что взрослые ничего не боятся; вслед за этим он начинал корить себя за стыд и непрекращающееся самоедство. Увы, ни тот, ни другое его не оставляли.
«Он знает! Он обо всем догадался! — Матвей стиснул кулаки и прикрыл глаза, чтобы нельзя было прочитать его мысли, которые вдруг принялись скакать в голове, как припадочные блохи. — Как быть? Как выбраться из всего этого?»
Не дождавшись ответа, врач поинтересовался — на сей раз у Алевтины Григорьевны — где можно помыть руки. Она показала и каменным изваянием застыла у кровати сына. Когда врач вышел из ванной, то повторил вопрос:
— На что жалуемся?
Вид у врача был усталый, можно сказать, затюканный и безразличный ко всему. И еще Матвею показалось, что врач несколько брезгливо усаживал свой зад на его, Матвея, стул. Не любит волшебников? Впрочем, чего еще ожидать от людишек? Кроме сознательной ограниченности мышления и бесконечной потребности ублажать свое эго. «Не забыть бы в стирку кинуть то полотенце, которым он руки вытирал», — машинально подумал Матвей и тут же принялся гадать, каким именно полотенцем пользовался доктор. Спустя полминуты Матвей пришел к выводу, что постирать придется все полотенца. Так надежнее. Он бы еще и обивку на стуле поменял, если бы это не вызвало у матери вопросов.
