— Я могу заставить — ты знаешь, — тихий голос заползал в уши и будто звенел.
Амели кивнула:
— Знаю. Ты можешь заставить, принудить, обмануть, наказать. Все знаю. Но я больше не боюсь. Сделай это, если так хочешь. Но ты будешь прекрасно знать, что в твоей магии не будет меня. Останется лишь тело, оболочка. Я стану одной из твоих статуй. Тебя поцелует и обнимет твоя магия — но не я. Если ты этого хочешь — это твое право. Делай, что пожелаешь.
Он отстранился, опустил руку. Стоял, онемев. Амели лишь развернулась и вышла за дверь:
— Доброй ночи, мессир.
Глава 54
Создатель, как же спалось! Казалось, Амели впервые так славно выспалась за много-много дней. А, может, и недель. Все будто заиграло новыми красками. Чистыми, яркими. Преобразились и покои, и пейзаж за окном. Мари уже открыла ставни, и в комнату крались солнечные лучи, расчерчивая паркет яркими полосами.
Мари тихонько копошилась, поправляя свежие пионы в расписной фарфоровой вазе. Встрепенулась, услышав шорох:
— Доброе утро, госпожа. Как спалось?
Амели потянулась:
— Доброе утро, Мари. Замечательно. Просто замечательно! Давай умываться.
Та с готовностью кивнула, принесла уже приготовленный кувшин. Трещала без умолку о всякой ерунде. Этот голосок казался птичьим щебетанием. Амели наспех позавтракала молоком и свежей булочкой с маслом, велела одеваться. Хотела выйти в сад как можно скорее.
Она так решила еще вчера. Буквально не могла усидеть на месте от желания спуститься в колодец, узнать, что стало с ее великолепной статуей. Тетка Соремонда сказала, что Феррандо расколотил болванов. Создатель! Если он не пожалел такую красоту… Амели сама не знала, почему это так волновало ее. Нетерпение так терзало, будто она была в лихорадке. Феррандо потребовал не лезть в его дела и в его лабораторию… Что ж, в лабораторию Амели и не собиралась, а изваяние в колодце перестало быть только его делом в тот момент, когда он придал ему черты самой Амели. Это казалось вполне справедливым.
Амели выдернула из подсвечника свечу под любопытным взглядом Мари и вышла. Она привычно миновала анфиладу, спустилась по лестнице в холл, выложенный черно-белой плиткой. Вышла на террасу и с наслаждением втянула утренний воздух. Над головой с пронзительным писком проносились стрижи. Знакомая аллея, похожая на румяную хлебную корку, кадки с апельсиновыми деревьями, стройные кипарисы. Все было таким привычным, но никогда прежде, глядя на этот прекрасный сад, Амели не испытывала такого спокойствия.
Она вздрогнула от неожиданности, когда одновременно с обеих сторон на террасе выпустили струи два небольших фонтана. Будто только и ждали ее. К хору стрижей прибавился плеск вводы. Порыв ветра приносил мелкие брызги. Амели спустилась по ступеням и пошла по знакомой дорожке, огибая замок. Чем ближе она подходила к оранжерее, тем сильнее замирало сердце. Соремонда не солгала. То тут, то там виднелись глиняные обломки. Крупные, мелкие, крошево. Особенно не по себе становилось, когда угадывались фрагменты тел. Кисть или ступня. И уж совсем неприятным оказалось увидеть лицо. Пусть и грубое, будто вылепленное понарошку. Амели никак не могла отделаться от мысли, что видит трупы на берегу Валоры. В последнее время в городе поговаривали, что эти страшные уловы прекратились. Тогда Амели не придала этому значения — ей было все равно. Но теперь становилось понятнее. Все они валялись в саду глиняными черепками. Амели сосредоточенно смотрела по сторонам, боясь увидеть мраморные обломки. Это будет обидно до слез.
Но до самых знакомых зарослей встречалась только глина. Амели подошла к колодцу, без страха шагнула на узкую лесенку. Вытянула руку со свечей и спускалась, держать за стену. Теперь она боялась лишь оступиться на влажных камнях. Наконец, она толкнула знакомую дверцу и вошла в темноту. Огонь свечи рассеивал мрак, бросая золотистые отсветы на старые камни и пустые грязные бочки. Амели дошла до другой двери и открыла, жмурясь от света. В наколдованное окно било яркое солнце, отбрасывая яркие отсветы на каменный пол.
Здесь было непривычно пусто. Теперь помещение казалось светлым, просторным. Сердце замерло. Амели загасила свечу, огляделась. Вырвался вздох облегчения, когда она заметила у стены знакомую холстину. Значит, цела… Амели потянула ткань, та соскользнула, обнажая совершенный мрамор. Прекрасное лицо, нежную шею, точеные плечи, изящные руки. Амели попятилась на несколько шагов, желая охватить взглядом всю статую целиком. Левая рука изваяния была приподнята, развернута ладонью к зрителю, будто статуя прикрывала глаза от солнечных лучей или водяных брызг. Правая — касалась кончиками пальцев груди. Того места, где должно биться сердце. Левая нога была немного согнута в колене. Все выглядело так, будто статуя стыдливо прикрывалась от чужого взгляда. Но на лице застыла едва заметная улыбка — уголки губ были слегка приподняты.
В тот раз все было не так. Другая поза, другое выражение лица. Статуя могла шевелиться — Амели знала это наверняка. Очень хотелось, чтобы она ожила. Амели подошла, с опаской тронула каменную руку, не отрывая взгляд от неподвижного лица. Будто надеялась что прикосновение сможет ее оживить. Но чуда не происходило. Статуя оставалась статуей. Амели тронула смелее, потерла, будто уговаривала:
— Пожалуйста. Я знаю, ты можешь.
Ничего не менялось. Амели смотрела в прекрасное лицо статуи, и уже начинало казаться, что в прошлый раз все привиделось. А, может, это был просто морок. Феррандо прекрасно знал, что она спускалась в колодец. Но… Амели прекрасно помнила, что когда она отвернулась, статуя изменила положение рук. Это не привиделось.
Она вновь отошла на несколько шагов, отвернулась и даже зажмурилась на несколько мгновений. Наконец, обернулась, но ничего не произошло. Статуя оставалась статуей, куском полированного мрамора. Амели отвернулась вновь, глядя в окно. За ним по-прежнему виднелась рассыпанная по холму деревня, жаркий летний день. Амели посмотрела на широкий подоконник. В длинном деревянном ящичке стояли маленькие склянки, похожие на аптечные. Она видела их в лаборатории. Видела, как Феррандо забрал одну из-под стеклянного колпака, закрыл крышкой и убрал в шкаф, как необыкновенное сокровище. Он не замечал в тот момент ничего кроме этого куска стекла с колдовским карминовым содержимым.
Амели подошла к окну. Некоторые склянки были откупорены и совершенно пусты. Пробки валялись тут же. Она осторожно подняла ту, которая лежала на подоконнике. Пустая. Лишь на самом донышке едва-едва различались карминовые капли. Кажется, та самая… Амели с опаской понюхала, но, похоже, содержимое не имело запаха. Лишь можно было заметить, внимательно вглядевшись, что в крошечных каплях что-то искрит. Амели вернула склянку на место, вновь посмотрела на статую. Мрамор оставался застывшим мрамором. Что бы это ни было, кажется, у Феррандо ничего не вышло.
В мастерской больше нечего было делать. Амели поднялась в сад, но испытывала какую-то непонятную тоску. Будто никак не могла смириться, что камень стал просто камнем. Хотя, в сущности, что может быть более естественным?
Она вышла к оранжерее, свернула на дорожку и пошла в сторону большого фонтана. Но остановилась, так и не решившись ступить на центральную аллею. Феррандо сидел на бортике фонтана. Совсем так же, как когда-то сидел Нил. Рисовал, глядя куда-то в сторону. Амели какое-то время смотрела из-за деревьев, но развернулась и пошла в дом.
* * *
Муж не напоминал о себе уже много дней, будто его и не было вовсе. Амели начала чувствовать какое-то затаенное разочарование или даже обиду, хоть и не хотела признаваться самой себе. По большому счету кардинально ничего не изменилось. Она пыталась уговорить себя, что все было прекрасно, спокойно, что она ничего не ждала, но это было откровенным враньем. Ждала. Еще как ждала. Каждый день. Но шло время, и слова, брошенные тогда ею Феррандо, казавшиеся такими правильными и значимыми, меркли. Вплоть до того, что Амели стало казаться, что она была слишком резкой. Может, этого он и добивался?
