боком и сделал шаг к лестнице.
Шагая по ступенькам, я не мог поверить в происходящее, потому что именно здесь, в этом доме все еще ощущал себя мальчишкой. Но реальность твердила иное. Или я стал настолько сильнее, или отец легче. Все перевернулось с ног на голову.
Толкнув плечом дверь в темную спальню, я опустил его на кровать. «Возможно, видимся в последний раз» — мелькнула мысль, потому что один Бог знает, сколько ему осталось. Потому что здоровые люди так не выглядят. У них не трясутся руки. Они не пьют столько таблеток. И не весят так ничтожно мало.
Я взглянул на стоящие на тумбочке пузырьки и блистеры. «Ибупрофен». Кто его сейчас назначает вообще? Ведь есть современные более эффективные средства.
Из-под подушки торчал бумажный уголок. «Какой-нибудь дешевый детектив, наверное», — подумал я. Подцепив за закладку, вытянул на себя, и по спине пробежал холод. Потому что в руках оказалась книга с десятками вложенных внутрь рисунков. Моих. Они были смешаны в хаотичном порядке, но внизу кто-то мелким почерком проставил даты.
— Ты на нее похож не только внешне, — сбивчиво произнес отец голосом не громче шепота, но я услышал.
— Больше нет, — тихо ответил я. — Я теперь не рисую.
— Худшая новость из всех, что я слышал за последние десять лет. — Отец запнулся на последнем слове, вздохнул и повернулся на бок ко мне спиной.
Я застыл. Словно кто-то подсек под колени так, что остаётся только обессиленно грохнуться на пол и заорать. Потому что невозможно чувствовать себя настолько потерянно.
Не в силах больше находится в этом доме ни минуты, я пронесся вниз по лестнице, натянул толстовку и выскочил в прохладу прибрежной ночи. До восхода солнца оставалось несколько часов, но мне не нужен был свет, а ноги помнили дорогу. Главное — продолжать бежать. Чтобы дом с каждой секундой становился дальше. Чтобы мыслей в голове становилось меньше.
Вернувшись под утро, я свернулся на диване, придавленный весом нахлынувших эмоций, и в миг уснул. И наконец не видел снов.
***
Весь следующий день я был рад заняться чем угодно, лишь бы не оставаться наедине с отцом. Я навестил Клару, как и обещал Арту, свозил Ви в магазин, после чего она закрылась в кухне, решительно заявив: наладить отношения нам поможет совместный ужин. Я решил не спорить, в любом случае, есть хочется всегда.
Пока я приводил в порядок крышу, отец с Виолой беседовали на кухне. Я не слышал, о чем шла речь, до меня доносились лишь обрывки разговора. Не понимал, какие точки пересечения они умудрились найти, но Ви смеялась. И это поражало.
Когда я жил с отцом, мы мало разговаривали. Проблема была в том, что мне не хватало не столько общения с ним, сколько просто его присутствия в жизни. Может, после рождения Джесса он хотел дочь? Это единственное оправдание их внезапному сближению, что я сумел найти.
После восьми часов работы, мешка сломанной черепицы, двух ушибленных пальцев и минимум шести заноз, — все же я не кровельщик, в конце концов, — я был рад спустился на землю. Буквально.
Сбросив пыльные ботинки и отряхнув друг о друга руки, вошел в дом. Виола чем-то гремела на кухне. Запах жареного мяса уже просочился в гостиную. Желудок тут же заныл.
После улицы, где светило яркое солнце, дом казался темным, так что я не сразу заметил отца, и мы едва не столкнулись у самого порога.
— Да что за… — выругался я, упираясь в его грудь руками, чтобы с ног не сбить.
На секунду мы оба застыли. От моих ладоней на его рубашке осталось два пыльных пятна.
Когда-то он казался мне настолько высоким, что я искренне считал: мне ни за что до него не дотянуться. Теперь, чтобы заглянуть в его глаза, требовалось опустить подбородок.
— Ник, я… — попытался что-то сказать отец, глядя воспаленными глазами в мои. — Насчет вчерашнего…
Я глубоко вдохнул, поджав губы.
Столько лет ждал момента, чтобы услышать извинения, но сейчас мне отчаянно хотелось, чтобы он молчал.
— Не надо, пап. — Глаза защипало, когда я впервые за много лет назвал его так.
И вдруг почувствовал себя таким растерянным. Одиноким мальчишкой, которого оставили среди толпы ждать, но никто за ним так и не вернулся.
Дерьмо!
Я напрягся, пытаясь не сморгнуть проклятые слезы.
Виола выглянула из кухни и остановилась, сжимая пальцами дверной косяк. Она глядела мне прямо в глаза, и в них читалось: «Ну же, Ник. Уступи». По дому растеклась тишина. Слышно было лишь секундную стрелку, бьющую ровный ритм.
— Виола приготовила ужин… — Я шумно выдохнул сдерживаемый внутри воздух и произнес: — Мы могли бы вместе…
Отец шагнул, опираясь на трость, и вдруг неожиданно резко прижал меня к себе. Это объятие выглядело рваным, нелепым, словно не являлось чем-то, что принадлежит членам семьи Лавант. Но таким необходимым...
И ради единственной женщины, которую любили мы оба, я обнял его в ответ, физически ощутив, будто внутри что-то сломалось. Гордость, наверное, разлетелась к черту.
Виола еле заметно выдохнула и улыбнулась.
***
Закатное солнце лилось в крошечное окно, подсвечивая кухню золотыми бликами, а Виола в этом золоте скользила от плиты к столу, накрывая долгожданный ужин.
На столе с трудом втиснулись видавшие жизнь тарелки, но, несмотря на недостаток нарядной посуды, выглядела сервировка замечательно. Виола постаралась, это было видно. И хотя пахло приготовленное блюдо странно, я так проголодался, что готов был проглотить собственный язык.
Когда все расселись, я блаженно выдохнул, положил в рот кусочек жареного мяса и замер.
Что это?!
Еда оказалась совершенно не съедобной.
Выражение лица отца только подтверждало этот факт. Виола подозрительно притихла.
С трудом сдерживая смешок, я глотнул воды и подумал о том, что, да, Ви все-таки смогла меня удивить. Снова.
— Вкус потрясающий, — поковыряв горох на тарелке, сказал отец.
Я бросил на него короткий взгляд, молча пытаясь пережевать. Сложно было не заметить мелькнувшую на его лице улыбку.
