Первым случаем стало повышение температуры моего тела до ста четырех градусов (прим. переводчика: 104 °F = 40 °C). Это произошло в ночь моей внезапной остановки сердца, которое сопровождалось последующим реанимированием. Я тогда была в отключке, однако не сожалею, что пропустила все. После сорока долгих часов сильной лихорадки температура моего тела опустилась ниже нормы, остановившись на 92,7 градусах (прим. переводчика: 92,7 °F = 33,33 °C).
Я не знала об этом, пока сама не прочитала в медицинской карте. Этот случай, на мой взгляд, стал первым признаком моего перевоплощения. Произошедшее со мной ставило врачей в тупик. Один доктор заметил, что подобное просто неслыханно, приведя в доказательство, что понижение температуры отмечается только у пациентов, находящихся в коме. Это походило на то, что он, признав свое поражение, бросил оружие. Никто не хотел искать причины. Видимо, они не так уж были заинтересованы в этом.
Вторым признаком стал мой невероятный аппетит. Меня кормили через трубку, вставленную в нос и подведенную прямо к желудку, чтобы во время приема пищи избежать повреждения швов на моем горле. Тем не менее, каждый раз, когда проходило действие лекарств, я просила еды. Медсестры хмурили брови и поверяли свои таблицы, а затем объясняли, что я получала достаточное количество пищи через трубку, но так как не жевала и не глотала, то ощущала постоянное чувство голода. Но когда трубку удалили, мой ненасытный аппетит и не собирался снижаться. Я потребляла ну просто огромное количество пищи, а когда меня отправили домой, выкуривала практически целую пачку сигарет в день, как будто была одержима никотиновым демоном. Здравый смысл подсказывал, что курение после сложной операции на мягких тканях плохо скажется на моем организме, но благоразумие в общепринятом понимании не избавляло от чувства голода, сводившего с ума. Однако я никак не могла заполнить съедающую меня пустоту: чем больше я потребляла, тем больше эта пустота становилась.
Третий признак не стал очевидным, пока меня не выписали. После нескольких недель, проведенных в больнице, которые были равносильны погружению в море на подводной лодке, я предполагала, что естественный свет будет слепить меня. Но я никак не ожидала той жгучей боли, которая стала обжигать мою кожу, когда я шагнула, щурясь и не осознавая происходящего, в яркий солнечный свет.
Хотя на дворе стояла середина декабря, я чувствовала себя, как если бы находилась в печи. Возможно, вернулась моя лихорадка, но я не хотела провести еще одну ночь на больничной койке, поэтому взяла до дома такси. Приехав, закрыла все занавески и, как одержимая, мерила свою температуру каждые пятнадцать минут. Девяносто, восемьдесят девять… (прим. переводчика: 90 °F = 32,22 °C; 89 °F = 31,67 °C) Она продолжала падать. Когда я поняла, что температура моего тела совпадает с показаниями на термостате в гостиной, то решила, что сошла с ума.
Было ли это подсознательной потребностью защитить себя от дальнейших потрясений или осмысленным решением подавить реальность ситуации, но я отказывалась признавать, насколько странным казалось все это. У меня возникла необходимость носить солнцезащитные очки в течение всего светового дня, как на улице, так и в помещении. Моя квартира превратилась в пещеру. Шторы были закрыты все время. Сначала я постоянно спотыкалась в этой темноте, но, в конечном счете, адаптировалась к ней. Через несколько дней я могла с легкостью читать, используя в качестве освещения один только мерцающий голубой свет, излучаемый телевизором.
Когда я вернулась к своим обязанностям в больнице, мои странные привычки не остались незамеченными. Из-за внезапно появившейся чувствительности к свету, я просила ночные смены. Но сосредотачивать свое внимание на чем-то среди всех этих пищащих мониторов и бесконечных вызовов по внутренней связи оказалось невозможным.
Слишком много вещей требовало объяснений, слишком много вопросов, на которые наука не знала ответа. Но я сама не хотела признавать очевидное.
Я не могла вечно скрывать ото всех. Это всего лишь вопрос времени, прежде чем я исчерпаю все объяснения, которые только предлагались в медицинских журналах и учебниках. В конце концов, я пришла к выводу, что должна принять решение, которого боялась.
* * *
Я расхаживала перед компьютером целый час. О чем я думала? Взрослые люди не верят в сказки, рассказываемые перед сном. Может, мне действительно стоило записаться на прием к психологу, как порекомендовал мой врач?
Когда я была маленькой, мне не позволяли роскошь наслаждаться просмотром повторного показа сериала «Мрачные тени»[7]. Да и книги, которые я читала, носили исключительно научный характер. Фантазии в нашем семействе не приветствовались. Отец, будучи юнгианским психоаналитиком[8], считал их первым признаком недоразвитого анимуса[9]. А мама, закоренелая феминистка[10], учила, что это первый шаг на пути к превращению в ещё одну любительницу кавайных[11] котят. Я села и включила модем[12]. Если бы они сейчас смотрели на меня с небес, то настаивали бы на том, что не существует никакого логического объяснения. И я уверена, что они разочарованно качали бы головами.
Странно, но в некоторой степени, это была их вина, что я нашла в себе смелость исследовать возможность того, что стала вампиром. Бритва Оккама[13] стала жизненным принципом моего отца и оказывала влияние на всех домочадцев. Боже упаси, если один из дорогущих предметов нашего дома-музея будет когда-нибудь сломан или переставлен в другое место. Я всегда лгала и говорила, что не имею к этому никакого отношения. Это была своего рода статистическая аномалия. Всякий раз, когда я делала это, мой отец одаривал меня одним из своих взглядов родительского неодобрения и говорил, цитирую: «Не следует множить сущее без необходимости».
Другими словами я стала бы растратчиком, если бы разбила лампу. А в данном случае, если я стала вампиром, то …
— Спасибо, папа, — пробормотала я, когда закурила еще одну сигарету. Я уже приняла тот факт, что они физически ничего для меня не сделали, но этот установленный жизненный принцип хоть как-то успокоил мои расшатанные нервы. Я набрала слово «вампир» в поисковой системе и затаила дыхание. Это намного надежней, нежели гадание на чайных листьях или магический шар предсказаний. Сеть предлагала возможности и анонимность: два важнейших условия в моих поисках знаний. Но все же, я чувствовала себя немного глупо, когда нажала на первую ссылку.
Количество людей, заинтересованных в вампирах, или даже тех, которые утверждали, что таковыми являются, поразило меня. Но выложенная на веб-сайтах информация оказалась незначительной. Я нашла один сайт, с виду профессиональный, на котором, после заполнения места для сообщений, обещали отправить ответное письмо. Подумав о том, что с этого можно было бы начать, я принялась описывать затруднительное положение, в котором оказалась, вбивая текст в специальное белое поле.
