Получается, я своими глазами видела, как амиот из тела выбрался и лаборанта убил? Вот дела…
— А когда материализуются? — снова рванула в наступление, всеми силами скрывая жадное любопытство.
— Что угодно могут имитировать. Любой живой объект. Тобой станут запросто — мать родная не отличит. Иногда даже предметы создают. Не огнестрел, конечно, попроще. Решётки, цепи, плётки… Но уж как ими тебя «приласкают», мало не покажется. Так-то…
Пусть каждое слово капитан Жьерк скорее выплёвывал, чем говорил, но я была благодарна ему и за это.
— Серьёзно?! — Подобное в голове не укладывалось. Пояснения рарка меня шокировали. — Но здесь на базе все пленники-амиоты материальны. В таком виде они же не превратятся во что-то ещё?
До инцидента в восьмой лаборатории я и эту их «туманную» сторону не видела.
— Думается мне, — тренер с отсутствующим видом, возможно на миг забыв, что разговаривает с презренной самкой, смотрел куда-то в пространство поверх моего плеча, — в этом и смысл всех прежних опытов. Как-то учёным удалось зафиксировать пленников в постоянном физическом теле. Или их вынудили создать себе эти тела, чтобы выжить. Граш разберёт. В материальном виде амиоты менее опасны… так считается.
— Таким способом ограничиваются их фантомные навыки?
Даже дыхание затаила, ожидая ответа. Понимаю же, что полного успеха в эксперименте над амиотами нет, раз вчерашний пленник сумел «прорвать» навязанную оболочку, вопреки всем изменениям перевоплотившись в смертоносный туман. Опять же злополучная рука, что помешала мне…
— Слепцы! — капитан моргнул, опомнившись. Взгляд его мгновенно стал недовольным. — Учёные не видят дальше своего носа. Этих гадов не изменить, всё, что они могут, — убивать. Оттого и каждый пленник здесь заслуживает лишь смерти. Когда-нибудь до учёных это дойдёт, раз дошло до глупой сорке вроде тебя. Только пока они, выходит, глупее…
— Я знаю, что в наше дежурство погиб один из исследователей.
— Не в первый раз, — рарк даже не удивился. Вновь потянулся к бутылке, но прежде, чем сделать большой глоток, от души выругался. — Запреты, запреты… Нам всё запретили, трясутся над этими гадинами. Роют себе могилу. Уже вырыли! — Переведя на меня помутневший взгляд, он внезапно заговорил тише, проявив почти сочувствие: — Попроси о переводе. Не место тебе тут. Всё здесь однажды… закончится.
Последние слова капитана прозвучали зловеще. В дополнение он махнул мне рукой, ясно давая понять: убирайся.
Под влиянием его обречённого ожидания я подскочила на ноги и опомнилась, только оказавшись в своей каюте. Разговор оставил тягостное впечатление: на какую развязку намекал тренер? Присев на кровать, устало потёрла лицо.
С одной стороны, рарки — те, кто сильнее других пострадал от войны с амиотами. Они не верили в возможность перемен, просто не допускали их. Больше того, они ждали… Ждали повторения! Можно ли считать это следствием глубочайшей ненависти к тем, кого привыкли полагать извечным и не знающим жалости врагом? Или же они сейчас единственные, кто реально оценивает перспективы происходящего, понимает истинную цену последствий?
С другой стороны, тот пленник. Даже по прошествии трёх дней мне никак не удавалось стереть из памяти его облик, его истерзанное и искорёженное болью и муками тело. Живое олицетворение нашей собственной жестокости! Можно ли винить его за агрессию?
Откинувшись на подушку, я вытянула вперёд руку. Растопырив пальцы, коснулась ладони другой рукой, пытаясь представить каково это — однажды открыть глаза и осознать, что у тебя нет руки. Вовсе нет тела! Что ты — уже совсем не ты. И увидеть рядом тех, кто сделал это с тобой.
Пусть с пленными амиотами было всё наоборот — они не потеряли материальность, а приобрели, — но это просто не укладывалось у меня в сознании. Неужели в таких условиях они смогли сохранить разум? Каким бы отличным от привычного мне понимания он ни был. Или же капитан Жьерк и Доран правы — рядом с нами бомбы замедленного действия и глобальной разрушительной силы, направляемые единственным ощущением: болью?..
Заставила себя закрыть глаза. Всё, хватит! Спать! Завтра мне на дежурство… В обезьянник… К подопытным!
ГЛАВА 2. КИН
Толчок. Меня швырнули намеренно бесцеремонно.
— Хороший денёк, да, приятель? Попользовали тебя от души, на потроха пошёл.
Дружный хохот. Глумливый и явно озлобленный. Эти убогие даже не осознавали, что за их нарочитым презрением я отчётливо распознавал глубинный неизживаемый страх. Страх перед такими, как я. Даже пленными, даже скованными, даже лишёнными всякой силы…
— Таким тварям самое место на разделочном столе. Ты лишь подопытная крыса!
Отвратительные голоса отражались в сознании гулкими отзвуками, а мутные, тёмные силуэты сменялись яркими пятнами, не позволяя сосредоточиться и понять, что происходит.
Треск, хлёсткий удар. Ещё один. Мерзкое, прилипчивое ощущение неполноценности и бессилия…
Превозмогая его, я оттолкнулся от жёсткой, неприятно скользкой поверхности, поднимаясь на руках, с усилием напрягая мышцы и стараясь не обращая внимания на дрожь, сотрясавшую тело.
Преодолевая нарастающую тошноту, сильно зажмурился до светового всплеска, стиснул челюсти до хруста, задержал дыхание, прогоняя слабость и немощь, владеющие телом. Поднял голову, одновременно открывая глаза.
Зрение наконец прояснилось. Сквозь свисающие грязные пряди теперь можно было рассмотреть тех, кто обращался со мной так бесцеремонно.
Два безобразных комка розовой плоти, ограничивающие себя от воздушной среды чёрными пластами неорганической материи, скалили жёлтые жёсткие наросты, рассматривая меня круглыми белёсыми сферами. Издавали рыкающие вибрации, сотрясая воздух. Двигали отростками, прячась за грозно-сверкающими линиями полей высокой мощности…
Нет, разумеется, я знал, что всё это можно называть и воспринимать иначе. Гуманоиды. Двуногие, двурукие. У них есть голова, кожа, одежда, зубы, глаза, речь, и меня они заперли в силовой клетке… Но мыслить их штампами, их понятиями, уподобляться низшим не хотелось категорически.
Убогие трёхмерные уроды, считающие себя высшей разумной формой жизни, а по сути — презренные, жалкие ничтожества, трясущиеся и цепляющиеся за своё физическое воплощение, как за главную ценность. В то время как истинная суть их существования — быть источником энергии для таких, как я! Хранить её в себе, накапливать до тех пор, пока я не решу её забрать!
Облизнув покрытые жёсткой коркой губы, почувствовал отвратительный металлический привкус и хрипло рассмеялся. Самонадеянный идиот. Чем я сейчас лучше них?
«Чем мы все лучше?»
Последняя мысль прозвучала словно брошенная со стороны. Не мной, кем-то другим.
Резким движением, заставив гуманоидов отскочить, хоть и находились они в безопасности, я развернулся, впиваясь взглядом в собрата по несчастью — того самого, что вяло шевелился в паре метров от края клетки, наверняка также не в силах выбраться из статичной материальной формы. И этот факт стал настоящим открытием — до этого момента я был уверен, что, кроме меня, из нас уже никого не осталось.
«Кто?» — я напрягся, посылая обычный сигнал опознания.
«Тас, — вернулась волна. — А ты?»
«Кин», — сообщил, стараясь скрыть разочарование. Тас был самым слабым и глупым в группе. Я вообще полагал, что его развеяло во время последнего столкновения с материальным противником. Очень уж атака была мощной и неожиданной.
«Помоги, — предсказуемо заныл Тас. — Что происходит? Где мы? Я хочу отсюда уйти. Мне тесно».
Имел он в виду вовсе не мир, всего лишь тело, и я это понял. Но самое главное — услышал обнадёживающее «мы».
«Пока не получим контроля за происходящим, уйти не получится. Где остальные?»
«Восприятие расширь», — донеслось до меня ещё одно сообщение. Близкое настолько, что не опознать отправителя было невозможно.
«Орш», — коротко среагировал я, подтверждая узнавание. Снова напугав гуманоидов, перевернулся, отыскивая глазами очередное физическое воплощение. Массивное, грязное, серокожее, с тёмными уплотнениями на плечах и спутанными чёрными волосами, закрывающими лицо, но при этом несущее в себе того, кто никогда не отступал и не бросал начатого на половине.
