К границам земель Черной крепости добрались к концу августа, с юго-востока. До цели оставалось два дня пути, дожди неожиданно прекратились, началось сухое и теплое бабье лето, но мнихи направили повозку в лавру Доброприимцев, пришлось и Черному с ребятами ехать за ними.
Мнихи исчезли в глубине лавры вместе с повозкой и сундуком, наемников же поселили возле ворот, в хороших гостевых комнатах. Кормили сытно и вкусно, отдельно от насельников, и особенно усердно поили — сладкими винами, тяжелый хмель которых быстро пьянил и вызывал сонливость. Черной велел своим людям потихоньку выливать вино в помои — ждал подвоха от храмовников.
Но дни шли, и ничего не происходило. От скуки наемники слушали проповеди двух приставленных к ним Надзирающих и трижды на дню ходили в храм.
На четвертый день, глядя в окно, Черной заметил, как из ворот лавры выезжает телега с сундуком. На этот раз сундук сопровождали не мнихи, а пятеро трудников с лопатами. Черной не был любопытен и хорошо знал, чем можно поплатиться за излишнее любопытство, а потому благоразумно сидел на месте, лишь изредка посматривая в окно. Через несколько часов телега вернулась, но уже без сундука и с тремя трудниками вместо пяти.
Груз сделал свое дело? Потому его зарыли в землю? Не хотел бы Черной пройти мимо этой «могилы»… Он почему-то не сомневался, что двух трудников закопали вместе с сундуком.
Прошло еще три дня, проповеди Надзирающих все откровенней склоняли наемников к смерти за Добро — или Черному так казалось? Смерть виделась ему всюду, словно воздух лавры пропитался ею — тлетворным духом из сундука… Им не запрещали бродить по лавре, но Черной, выходя из храма, старался поскорей вернуться в гостевые комнаты.
В тот день Надзирающий с хитрым и довольным лицом позвал Черного в трапезную мнихов, говорил что-то о воинах на страже Добра и передал в подарок наемникам две бутылки с напитком храбрости, почему-то считая, что наемники станут пить эту дрянь с радостью. Раньше в трапезной Черной не был и на обратном пути заплутал меж многочисленных построек лавры — иначе бы он никогда не оказался в том махоньком глухом дворике. Он собирался повернуть назад, увидев, что прохода нет, но неожиданно заметил лицо, припавшее к подвальному окошку. И руки, вцепившиеся в решетку, — руки с почерневшими пальцами. Лицо, покрытое багровыми пятнами, исказилось страшной гримасой то ли ужаса, то ли боли, синюшный рот оскалился, на подбородок потянулась струйка слюны, на лбу блестели капли пота. Смерть. Так выглядела смерть, и она заглянула Черному в глаза — безумная и безжалостная… Это ее, запертую в сундук, он охранял по дороге из Лиццы. Здесь, в лавре, она вылупилась из сундука, как змееныш из яйца, и теперь ее повезут в Цитадель.
Он отшатнулся и хотел бежать прочь, обхватив руками голову, но вовремя опомнился и ушел со страшного места тихо и незаметно.
8–11 сентября 273 от н. э.с
Подменыш. Исподний мир
На следующий день в лавру прибыли гвардейцы. Но не те, что хлестали хлебное вино по кабакам и наводили шорох на городское отребье, — нет, это были испытанные бойцы, и каждого из них Черной взял бы в свой непобедимый легион. Это насторожило его еще больше — зачем Храму наемники, если для особых случаев у них есть такие ребята?
Капитан гвардейцев явился к нему вечером, чтобы отдать те самые дальнейшие распоряжения, о которых говорил человек из Консистории. Пока они состояли в том, чтобы доставить «груз» как можно ближе к стенам Цитадели и не обнаружить себя. Наемники снова будут сопровождать мнихов — и убивать всякого, кто заметит приближающуюся к крепости повозку, — а гвардейцы повезут необходимый мнихам «инструмент», другой дорогой и так же тихо.
Лавру покинули на рассвете, и внутри крытой повозки снова прятался обитый железом сундук…
Теперь не жгли костров, двигались медленней и осторожней, ночью мнихи не хохотали и не пели песен, а днем высылали вперед разведку, прежде чем пересечь дорогу или поляну. Впервые за весь долгий путь пришлось оборонять повозку — то ли шайка разбойников, то ли дозорные Цитадели, похожие на разбойников больше, чем на дозорных, попытались остановить мнихов и посмотреть, что те везут. И перебить их оказалось не так просто, Черной в этой стычке потерял одного из ребят.
На второй день мнихи стали лагерем в глухом лесу, который выходил на широкое открытое пространство, окружившее Цитадель, — Черной хорошо изучил эти места прошлой осенью, до опушки было не больше получаса ходьбы. Вскоре явился и гвардейский капитан, поманил Черного пальцем и повел в сторону крепости.
Солнце клонилось к западу, до заката оставалось около двух часов, и голое поле перед южной стеной Цитадели просматривалось от края до края.
— Оглядись и запомни все как следует, — сказал капитан вполголоса. — Ночь будет темная, безлунная…
Черной кивнул — долго смотреть ему было не нужно. Они стояли возле оврага, рассекавшего поле глубоким ломаным рубцом от края леса до рва под крепостной стеной.
— Видишь три валуна? Ближе к стене? Мнихи остановятся там. А ты с людьми спрячешься в овраге напротив них. Ближе к утру, когда небо чуть посветлеет, с того места будет видно и мнихов, и стражу на стенах, если она появится. Хорошая позиция. Коней оставишь здесь, на этом месте.
— А… почему бы страже там не появиться? — кашлянул Черной.
— Она будет спать, об этом позаботились. Но если на стенах все-таки появятся лучники — прикрой мнихов. Только я думаю, в крепости ничего не заметят. Когда мнихи закончат, стреляй и постарайся бить без промаха, чтобы не поднялся шум.
Черной хотел переспросить, куда стрелять без промаха, но догадался вдруг: в мнихов, конечно, куда же еще?
— После этого возвращайтесь к лошадям по одному, только обязательно по одному…
Черной не стал бы капитаном, если бы совсем не имел мозгов. Гвардейцу не следовало говорить последние слова — по одному они из оврага не выйдут, возле лошадей их будут ждать стрелки́. Потому и место указано с такой точностью. Уж если храмовники жертвуют мнихами — своими, по мнению Черного, — то наемникам, которым Храм должен много золота, точно рассчитывать не на что.
— Ну и… можете быть свободны, ехать обратно в лавру, за деньгами.
Черной подавил усмешку и еще раз посмотрел на поле перед крепостью. Два широких тракта, идущих к воротам. У ворот — жидкие торговые ряды, которых не было прошлой осенью, во время осады. Берег речки, с двух сторон огибающей крепость, и впадающий в нее ров, к которому вел пресловутый овраг. Подъемный мост через речку у западной стены, еще не поднятый на ночь. Вот там, под мостом, и надо бы спрятать лошадей… Но ведь догадаются! Не найдут лошадей в условленном месте и догадаются.
Они вернулись к лагерю засветло. Капитан обошел повозку мнихов по широкому кругу, а Черной увидел рядом с ней запряженную одной лошадью телегу с пристроенным к ней камнеметом — небольшим, не выше трех локтей в высоту.
Капитан растворился меж деревьев, и Черной тихо и быстро рассказал своим людям, в чем состоит подвох храмовников и как нужно действовать. Они потихоньку обсуждали дальнейшие действия, когда со стороны повозки раздался глухой стук, — и все как один повернули на него головы: мнихи сняли сундук с повозки и поставили поближе к телеге.
Наступали сумерки, но телегу не прикрывал подлесок, и все видели, чем заняты мнихи: они вытаскивали из сундука мертвые тела. Два мертвых темно-багровых тела, с почерневшими пальцами на руках и ногах. Черной много повидал за свою жизнь, но волосы шевельнулись у него на голове, когда мнихи с равнодушием мясников стали рубить тела на куски — мясницкими тяпками, словно разделывали туши свиней.
Тяпками, а не топорами, — чтобы звук был тише. Засветло — чтобы не разводить огонь. Наверное, мнихов хранило какое-то волшебство Храма, если тлетворный дух, исходящий от мертвецов, не убил их сразу. Или творившееся в самом деле было Добром и чудотворы стояли на их стороне? Но тогда приказ убрать мнихов шел против самого Добра…
