Я неторопливо пошла к Джуди. Она меня не заметила даже тогда, когда я нарушила ее личное пространство. У меня возникло детское желание хлопнуть ее по плечу или сказать громко: «Бу!», но я, как истинная центаврианка, выбрала другой, гораздо более коварный вариант. Я продолжила стоять напротив, ожидая, когда ей наскучит пялиться в планшет и она меня увидит. И испугается, конечно!
Джуди выругалась, сунула планшет под мышку. В момент, когда она пошла вперед и наткнулась на меня, из ее рта вылетело еще одно ругательство, которое мое переводное устройство так и не расшифровало — видимо, слишком уж экспрессивным оно оказалось.
Я медленно сняла очки, чтобы улучшить, так сказать, опознавание.
Сине-зеленые глазищи Джуди округлились.
— Кэя?! Кэя Унсури?
— Теперь Кэя Миктула, — пояснила я, наслаждаясь растерянным видом девушки, и радуясь тому, что вижу ее, что она не улетела, не перевелась, не исчезла. Она прямо передо мной, а это значит что здесь, на этой планете, я буду иметь хотя бы одного знакомого человека.
Джуди не поняла того, что я сказала — ее передатчик был еще не настроен. Нахмурившись, она коснулась его и включила нужный режим. Но даже и без слов понятно: она мне обрадовалась. От сердца отлегло. Подсознательно я боялась, что сделала большую ошибку, сочтя, что Джуди Козловски будет мне рада, если мы вообще встретимся.
— От пуза так и не избавилась, — сказала я, выразительно окинув фигуру девушки взглядом. — Джуди, милая, зачем тебе ярко одеваться? Все равно в тебе самое заметное — это живот.
— А в тебе, Кэя, милая, одно только ценно — задница накаченная.
Мы рассмеялись; появилось чувство, что не было никакого расставания, и что последний раз мы виделись вчера. Джуди обняла меня, почти сразу же отстранилась и начала бомбардировать вопросами:
— Что ты здесь делаешь? У тебя практика? Или ты перевелась? И почему у тебя другая фамилия?
— Я перевелась, — со смехом сказала я (мне стало так легко на душе, что смеяться хотелось даже и без причины). — Специализация — молекулярная биология, первый курс.
— Это шутка? — почему-то напряглась Джуди.
— Нет.
Землянка посмотрела на меня настороженно, потрогала устройство на ухе, подозревая его в том, что оно что-то не так переводит, и, убедившись по выражению моего лица, что все переведено верно, заявила:
— Ты свихнулась! Сюда, да на молекулярную биологию! Я свалить мечтаю, рассылаю запросы во всякие всесоюзные станции, в вузы и центры, а ты, сама, сюда… Ты абсолютно точно свихнулась, Унсури!
— Чтобы я и свихнулась? Нет уж, чудить это ваша прерогатива, мисс Козловски. Я прилетела сюда по собственному желанию, все рассчитав. Да и не Унсури я больше, а Миктула.
— Фигтула? — не расслышала она.
— Неважно — Фигтула, Миктула… Почему ты так удивлена? Разве произошло что-то экстраординарное?
— Да, произошло. Я в шоке, в самом настоящем шоке. — Джуди оглядела меня точно так, как недавно я ее оглядывала, соотнося мой образ в своих воспоминаниях с реальностью. — Если бы тебя не обняла, наверное, так бы и не поверила до конца своим глазам. Но ладно! Нечего стоять здесь и трепаться на сухую. Выпить нужно, отметить чудное воссоединение. Ты уже заселилась?
— Да.
— Тогда следуй за мной, цент[1]!
Спустя минут пятнадцать мы уже сидели в комнате Козловски, в которой очень удачно отсутствовала ее соседка, пили нечто алкогольное и прозрачное с химозным «ароматом» и говорили. Во всем этом было что-то неправильное, и не потому, что мы гнусно нарушали правила, распивая спиртное в общежитии, а потому, что мы с Джуди поменялись ролями. Раньше она была самой жизнью, смотрела на мир и на меня, как часть этого мира, с восторгом, была преисполнена планами — ей даже на месте не сиделось, она пребывала в постоянном позитивном напряжении, словно ждала, что вот-вот что-то случится. Я же была скованна и высокомерна…
Сейчас же именно я улыбалась, упивалась радостью от того, что смогла все круто изменить в один миг, что нахожусь очень, очень далеко от проблем… А Джуди глядела на меня внимательно и была напряжена. Она-то как раз видела проблемы. Ее интересовало, как это меня угораздило перевестись сюда. Я рассказала ей ту же байку, что и декану. И, как и в случае с деканом, Джуди байку не приняла.
— Сочиняешь, — уверенно заключила она.
— С чего ты взяла? — спросила я, играя легкое удивление. Интересно, это я растеряла навыки виртуозного вранья, или Джуди очень проницательна?
— Не притворяйся, Кэя, — снисходительно протянула Джуди. — Бросить свою прекрасную центаврианскую жизнь ты могла бы только, если бы тебя серьезно прижали. Что, достал тебя все-таки этот злобный капитанчик-Нигайчик? Не нашла иного выхода, кроме как спрятаться в самой заднице вселенной?
— Невысокого ты мнения о своей планете, — ответила я, стараясь, чтобы в голосе яснее звучала ирония, а не горечь. — Еще и Нигая приплела…
— Давай, увиливай дальше, — разрешила Джуди с легкой усмешкой. — Вытягивать из тебя правду я не хочу. Это же у вас, центов, врожденное и неискоренимое — врать, держать лицо, чтобы никто не догадался, что вы тоже иногда проигрываете. А вообще… мне плевать, Кэя, что заставило тебя сюда прилететь. Вижу теперь, что ты совершенно точно такая же двинутая, как и я. А двинутые должны помогать двинутым, иначе пропадем. Так что… — она подняла свой стаканчик, на донышке которого оставалось еще немного алкоголя, и произнесла тост: — Добро пожаловать на Землю-3! Желаю не умереть от скуки в первую же неделю!
— Отличный тост, — сказала я и отсалютовала ей своим стаканчиком. Скука — это стабильность, а стабильности мне как раз и не хватает!
Джуди много в первые дни говорила о скуке, о том, как все здесь, на Земле-3, просто и тускло, уверяла, что я вскоре взвою от тоски и разочаруюсь в учебной программе, но эти ее слова на меня воздействия не оказывали. Мне все было интересно и ново, и я вопреки собственным ожиданиям довольно легко начала общаться с несколькими своими новыми одногруппниками. Делу способствовало и то, что я быстро стала знаменитостью: без труда можно представить землян в престижных центаврианских академиях, но совершенно невозможно — центаврианку в земном вузе. Со мной все были милы, старались помогать, приглашали на встречи; даже пытались уговорить на интервью для университетского издания.
Пролетела первая неделя, вторая, третья… Чувство новизны слегка притупилось, я сконцентрировалась на учебной программе, которая, кстати, вовсе не показалась мне такой уж простой. Методы обучения отличались от центаврианских, и мне нравилось, что приходится перестраиваться, наверстывать, напрягаться. Умственный труд и смена обстановки сотворили со мной чудеса: я перестала нервничать и почти свыкалась со своей новой дурацкой фамилией. Но самое приятное было то, что я чувствовала себя свободной, равной тем, с кем учусь. Не было среди моих новых одногруппников бешеной конкуренции за каждый балл, никто не старался выделиться, стать лучшим, а общественное мнение было только общественным мнением, а не грозной силой.
Джуди помогала мне: водила по экскурсиям, показывая универ, городок, магазины, музеи, рассказывала о причудах преподавателей, о толковых студентах, которые помогут подтянуть, если что, по учебе, советовала, какие лучше выбрать факультативы. Я жадно впитывала информацию и замечала краем глаза, что мисс Козловски всегда мыслями далеко от предметов разговора. В один из дней, когда ее задумчивость и отрешенность стали совершенно невыносимы, я остановилась прямо посреди улицы и потребовала объяснений:
— Что с тобой происходит?
— А..? — Джуди словно очнулась от сна и недоуменно на меня посмотрела.
— Я спрашиваю, что с тобой происходит, Джуди. Ты тиха, задумчива, подавлена, витаешь в облаках… Куда девалась та жизнерадостная землянка, которая душила меня энтузиазмом и восторгами?
— Куда? — повторила она грустно. — На станции мне было интересно, я первый раз увидела людей других рас. Вот тебе и ответ, почему я была такая веселая и оживленная. Нет, не могу я после этого всего довольствоваться Землей-3.
