Лаэрн утвердительно кивнул. Видимо, он довольно часто наведывался на Землю и многое ему могло быть уже известно.
— Так вот, — я обхватила запястье с магической татуировкой пальцами, — для меня узса то же самое, что и обручальное кольцо. Знак моей принадлежности тебе…
Он как-то стремительно оказался рядом, встав за спиной и нажав на спинку стула, на котором я сидела. Наклонил меня, нависнув сверху, и поцеловал. Сначала нежно и даже как-то благодарно, а затем так напористо и властно, что я попросту забыла как дышать.
Зарывшись пальцами в его густые, прохладные волосы, я вся отдалась этому порочному поцелую, безоглядно наслаждаясь разгоряченными движениями губ и влажным сплетением языков.
Целовались мы долго. Как два шестнадцатилетних подростка, неспособные оторваться друг от друга. Однако, к чему-то более серьезному перейти не спешили. Лаэрн словно знал, что я отчаянно нуждаюсь в передышке, и не собирался мне в этом отказывать. По крайне мере, поначалу я решила именно так.
Вот и получается, что за один бурный вечер сразу двое могущественных и до крайности решительных мужчин, привыкшие брать и не спрашивать, вдруг поставили мои интересы выше своих собственных. И если подобное благородство со стороны Арканума легко объяснялось его чувствами, то поступок Замфира озадачивал и, вместе с тем, невольно вызывал уважение. А ещё нежность и желание как-то отблагодарить в ответ.
Наконец Лаэрн прервал поцелуй и вернул стул, а вместе с ним и меня, в вертикальное положение. Он переплел наши пальцы, стараясь выровнять тяжёлое дыхание, и мягко потянул за собой. Вся в каком-то любовном дурмане, я поднялась и, ведомая им, послушно миновала несколько тонущих во мраке комнат, чтобы в конце-концов оказаться в просторной спальне.
Замерев в нерешительности возле огромной кровати из черного, как смола, дерева, попыталась совладать с предательской дрожью.
Отодвинув растрепавшиеся пряди, Лаэрн заскользил чередой мелких поцелуев по самой беззащитной части моей шеи, одновременно расстегивая вереницу мелких пуговиц на спине. Я чего-то вдруг испугалась и поспешно прижала платье к груди, когда, послушное воле Арканума, оно стало стремительно сползать к бедрам.
— Мы просто ляжем спать, — побуждая освободить сияющую материю, прошептал Лаэрн на ухо.
Не скажу, что я ему поверила. Скорее уж, не поверила совсем. Лаэрн умел быть коварным едва ли не больше всех обитателей Железного Двора.
Он отвел одну мою руку, и вторая покорно опустилась сама. Платье воздушным облаком улеглось вокруг ног. Полностью обнаженная, в роковых туфлях на умопомрачительной шпильке и в тончайших вспыхивающих крошечными искрами чулках, я предстала перед Лаэрном. Эйфория взаимного признания пьянила. Он рассматривал меня со спины и молчал, точно вдруг потерял дар речи.
Полуобернувшись, я поглядела на него через плечо.
— Ты собираешься спать? — улыбнулась, упиваясь производимым эффектом.
Он обрисовал кончиками пальцев мои ягодицы. Словно раскаленным пунктиром прочертил линию вдоль позвоночника. Погладил шероховатыми ладонями шею и плечи. Я запрокинула голову и протяжно выдохнула.
— Как мир смертных мог создать такое совершенство?
Подхватив меня на руки, усадил на высокую кровать и отступил на шаг, откровенно любуясь.
— О, я далека от совершенства. И ты со мной ещё намучаешься, — возразила, наблюдая, как парадное облачение Арканума, предмет за предметом, падает на пол.
Лаэрн раздевался, и я кажется, не видела ничего эротичнее.
Решив не отставать, скинула туфли. Чулки оставила, они приятно ощущались на ногах и, похоже, подводили Лаэрна к краю. Кровь бешено бежала по венам и словно гудела под кожей. Я стала источать мягкое сияние, едва сид лег рядом.
Мы сплелись как две лианы. Неистовство страсти подхватило нас, опьянило, лишило воли и разума. Я задыхалась в горячке экстаза и, должно быть, стонала на весь дворец, ликуя и распадаясь на искрящиеся осколки наслаждения.
Простыни, одеяла, подушки — всё пропиталось влагой и разлетелось по спальне или сбилось в бесформенный ком в изножье кровати. Измученные разлукой, утомленные многочасовым любовным марафоном, мы насытились и наконец впали в некое подобие сна далеко за полночь.
***
На рассвете что-то меня пробудило. На подземном уровне ожидаемо не было окон, а в спальне — даже часов. И тем не менее, я точно знала: над Пустыми землями восходит солнце. Наполненное негой тело сыто потянулось, и я с наслаждением зевнула, выгибаясь и поднимая над головой руки. Проснулся Лаэрн и тут же сгреб меня в охапку. Смуглые длинные пальцы вскользь пробежались по ребрам и я, как маленькая девочка, вздрогнула и захихикала.
— Щекотно, — оттолкнула шутливо.
Лаэрн примирительно погладил меня по изгибу талии и поцеловал в обнаженное плечо.
— Знаешь, это так удивительно. Я чувствую, как встает солнце и разгорается рассвет. Никогда не замечала за собой подобного. Кстати, а как у вас называется дневное светило?
— Точно так же — Солнце.
— А Луна?
— Луна, — ответил Лаэрн. — По большому счету, Инмир и Земля — зеркальные близнецы. Вот только один мир соткан из Чар, а второй их почти лишен. Да и очень многое на разных этапах развития фейцы переняли от людей. В том числе, и некоторые названия. Правда, карта звездного неба у нас совсем другая.
Кивнув с умным видом, я решила продолжить свои расспросы. Раз сам Арканум был не против поболтать, то следовало ловить момент. К тому же, нам всё ещё нужно было прояснить один щекотливый момент.
— Что ты решила насчёт короля? — словно у нас одни мысли на двоих, вдруг прямо в лоб спросил Лаэрн.
Прежде чем отвечать, внимательно посмотрела на него, пытаясь понять, не набирает ли снова обороты недавно угасшая ревность.
— Несколько часов назад ты сказал, что иногда сиды вынуждены подчиняться диктату Чар, — я тяжело вздохнула. — Боюсь, что это как раз наш случай. Не только с Замфиром… И хотя у меня совсем нет желания быть живой игрушкой в невидимых руках разумной магии, и я даже готова попытать счастья где-нибудь спрятаться, укрыться от бесконечной череды мужчин и проблем, всё же что-то подсказывает: сколько ни бегай, случившегося не отменить. Как любит приговаривать бабушка: «Судьба — она и за печкой найдет».
— Твоя бабушка права. Только не судьба, а Чары. Ты помнишь пророчество?
Он знал, что да, но видимо, хотел обратить моё внимание на какую-то очередную деталь. Самое интересное, такова была судьба всех значимых предсказаний. Единожды услышанные, они раз и навсегда врезались в память того, для кого были произнесены. Даже если звучали как откровенная белиберда, или отличались внушительным размером.
Я кивнула, предчувствуя, что сейчас будет сказано что-то очень значимое.
Вместо этого, Лаэрн процитировал странный стих дядюшки Мунка и, словно к чему-то меня подталкивая, повторил последнюю строфу:
— Веди к рассвету свой народ.
— Это самая дурацкая часть предсказания, — пожала плечами в недоумении и, подняв свалившуюся на пол подушку, устроилась поудобнее.
— О каком народе может быть речь? Я же не библейский Моисей, который сорок лет водил народ Израиля по пустыне. Кстати, воды там тоже были, — сослалась я на ещё одну из строчек пророчества, так перекроившего всю мою жизнь. — Блин, точно, получается я Моисей!
Пошутила и сама же засмеялась. Лаэрн лишь приподнял густую темную бровь. Видимо, слышать о героях христианских историй ему раньше никогда не приходилось.
— Так и что же, где, по-твоему, я обзаведусь «своим народом»? — отсмеявшись, спросила у него. — Ты же не считаешь, что ты, Аспиды, а теперь еще и Замфир этим самым народом и являетесь?
По выражению серьезного, как штамп в паспорте, лица Арканума, я поняла, что недалека от истины.
— Понимаешь ли ты, Колокольчик, что твоя способность возвращать «пустым» фейцам утраченную суть, дарить им новое истинное имя — важнейший и невиданный прежде дар? Ты — величайшее сокровище обоих миров, не потому что, — Лаэрн на секунду прервался, словно ему было больно говорить, — я люблю тебя. А потому что у сотен тысяч обреченных жителей Высоких Холмов впервые со дня сотворения Инмира наконец-то появилась надежда.
