Если Наташа рассчитывала оттолкнуть от себя Бориса своим внешним видом, она просчиталась. Он хотел её. Хотел, чтобы сейчас взяла его за руку, чтобы ласково ныла, что соскучилась, чтобы, пританцовывая, забегала перед ним и выспрашивала какие у него планы на сегодняшний день. Много чего хотел…
Но она неслышно ступала по дорожке, шла чуть ссутулившись, внимательно глядя себе под ноги.
Борис устал от её демарша. Появилось невыносимое желание вернуть всё, как было. Он не считал, что поступил неправильно и не собирался как-то заискивать перед девчонкой, но её непритворная холодность в постели его действительно сильно нервировала. Каждый вечер Борису приходилось из шкуры лезть, чтобы она кончила, но это и близко не походило на тот секс, что был между ними раньше.
Куда исчезла её невероятная, горячая отзывчивость на каждое его прикосновение?
Да, она раньше текла, даже, когда просто смотрела на него! Он сразу чуял характерный запах возбуждения.
Расчёт Бориса, что некоторое время в раздумьях и полное игнорирование её обиды и капризов, поставят мозги девочки на место, не оправдался. С каждым днём становилось только хуже. Раскаянием и не пахло, а обида явно росла, как на дрожжах. И Борис решил немного ослабить вожжи. Сменить, так сказать, кнут на пряник.
Они подошли к уютной, уже оплетенной зелёной порослью вьющихся цветов, беседке. Присели внутри за круглым деревянным столом. Борис положил на него руки и внимательно посмотрел на девушку, решая, с чего начать беседу. Тогда-то он и заметил, что Наташа прилично похудела. Внимательно вглядевшись в её лицо, мужчина достал телефон и грозным тоном задал кому-то несколько интересующих его вопросов.
После этого быстрого и, как оказалось, качественно проведенного допроса, когда он узнал, как и сколько ела Наташа всю последнюю неделю, разразился настоящий гром.
Вроде бы, мужчина и не кричал, отчитывая сначала её, а потом, при ней, экономку, но гнев в его тоне теперь пугал Наташу до чёртиков. Её взгляд невольно соскальзывал на пряжку его ремня, девушке хотелось спрятаться в своей комнате, и, сжавшийся от страха, мозг наотрез отказывался воспринимать нотацию.
Наконец, она не выдержала, развернулась и сбежала к себе, притаилась в своей комнате, завернувшись в одеяло. Чем дальше, тем сильнее хотелось только одного — сбежать из этого шикарного особняка, куда глаза глядят.
Наташа не знала, что ещё сделал Борис с прислугой, но с того дня, её каждый день, чуть-ли не со слезами на глазах, умоляли сказать, чего бы ей хотелось поесть. Приставали до тех пор, пока она не называла какое-нибудь блюдо. И его для неё готовили. Любое. Однажды — даже черепаховый суп. Впрочем, Наташа не уверена, что это был именно он, так как никогда такого не пробовала, но этот суп оказался действительно божественно вкусным.
С этого дня, когда подходило время обеда, поднос с едой носили за ней не только в комнату, если Наташа отказывалась идти кушать в столовую, а и в парк, в беседку, где она теперь часто сидела.
Как-то девушка попыталась категорически отказаться кушать, но безуспешно. Сначала, её долго и жалобно выспрашивали, чего бы другого ей хотелось съесть, не того, что она пожелала ранее. А потом, приготовили новое, названное ею, довольно сложное блюдо, и снова принесли. Она уже не знала, как избавиться от этой настырной заботы. Всё, что смогла — уговорить не давать ей слишком большие порции.
Ежевечерние визиты Бориса Наташа по-прежнему терпела. Порою, его ласки и прикосновения были ей абсолютно безразличны. Это когда она за день измочаливала себе мозг отчаянием и мыслями о своём безвыходном, безнадёжном положении.
Иногда они её раздражали, порою — до боли. Это, когда в момент близости, она вдруг вспоминала ремень, боль, унижение и, главное, свои позорные слёзные вопли с мольбами.
Случалось, как отголосок их счастливого прошлого, она всё же возбуждалась и получала относительное удовольствие от близости, от чего ей было потом особенно неприятно на душе.
С того дня, как Борис поднял на неё руку, Наташа больше ни в чём не проявляла инициативы. Вела себя так не для того, чтобы показать свой характер, просто не было желания. Она молчала, пока не спрашивал, не шла, пока не звал, не шевелилась в постели, пока не приказывал или просил.
Борис выходил из себя. Наташа даже представить себе не могла, как страдало всё его окружение от её поведения!
Холодная и равнодушная, даже где-то высокомерная, прислуга особняка постепенно принялась пытаться улучшить настроение девушки, рассчитывая через их примирение с хозяином, на облегчение собственной участи.
Её комната незаметно тщательнее убиралась. Глаз радовал неизменно свежий букет цветов на столике у зеркала. Её пижаму и заношенную блузку с юбкой мягко подменили на лёгкое нежное платьице из натурального шёлка, а после вечернего душа на постели её ждала аккуратно разложенная открытая ночная сорочка на тоненьких бретельках, отделанная кружевом ручной работы.
Борис ошибочно воспринял было эту смену гардероба Наташи за стремление к примирению. Он упрямо подолгу ласкал её, показывая, каким он может быть нежным, пытаясь добиться отклика.
Наташа по-прежнему не сопротивлялась и не мешала. Она была покорна до безразличия даже в те ночи, когда по настроению еле терпела его прикосновения, просто рассудив, что так он быстрее закончит. Наташа больше для Бориса не прихорашивалась. Она бы и не наряжалась, предпочла бы и вторую неделю ходить в своей старой пижаме или одной и той же юбке, и блузке, если бы не заботливая прислуга. Не заморачивалась Наташа и с волосами, стягивая их резинкой в неизменный хвост.
Спустя вторую неделю после порки, за завтраком Борис, словно между прочим, произнёс:
— Если хочешь, водитель отвезёт тебя сегодня в университет.
Поскольку фраза не подразумевала её прямого ответа на заданный вопрос, Наташа промолчала.
Вернувшись в свою комнату, она, уже привычно, упала сверху на постель, которую горничная успела перестелить, пока она завтракала.
Девушка посмотрела на часы: даже, если будет приводить себя в порядок, как угорелая, не успеет к первой паре. Да и зачётная неделя уже началась, а у неё не сданы последние работы из-за двухнедельных пропусков, а значит, нет допусков к зачётам. По иронии судьбы, есть только допуск по единственному предмету, который в расписании стоял раз в две недели, и, из-за которого, всё случилось.
«Наверное, нет смысла идти в универ», — тоскливо раздумывала Наташа, невидяще глядя в стену. — «Хотя, если есть надежда когда-нибудь вырваться от этого тирана, хорошо было бы иметь диплом».
За спиной тихо прогнулась кровать. Наташа почувствовала аромат дорогой туалетной воды Бориса и напряглась.
— Ты не хочешь идти в университет? — тихо спросил он.
Борис, принимая нелёгкое решение о наказании пары, понимал, что потом ему нужно будет преодолеть её обиду за порку. И готов был заплатить за возможность преподать ей урок, чтобы больше никогда не сходить с ума от волнения из-за её эгоизма и невнимательности. Но неожиданно цена оказалась непомерно высокой.
Сперва Борис подумал, что девочка просто слишком сильно обиделась на него и даже рассердился на неё за это. Снова решил проучить. Он бы уменьшил её расходы, если бы она много тратила, лишил бы украшений и подарков, если бы она принимала их раньше, ограничил бы общение с подругами, если бы она, до этого, сама не забросила любое общение, кроме общения с ним самим. Он запретил ей посещать университет, потому, что неожиданно выяснилось, что это единственное, чего он может лишить её, в наказание за неправильное понимание ситуации и пытаясь заставить думать и действовать в нужном ему направлении.
Чего он добился? Наташа перестала даже смотреть в его сторону без принуждения. Вот и сейчас, он разговаривает с ней, а она даже не повернулась к нему!
Единственное, что у неё было — это университет. Позволяя ей вернуться туда, Борис рассчитывал на прекращение этой странной забастовки, которая начала ощутимо действовать ему на нервы.
