взяла с меня клятвенное обещание разговаривать с ней каждый день и обязательно сообщить, если понадобится какая-то помощь. Она была готова даже прилететь, если что.
Так и пошло. Каждый день начинался с позиции «вниз головой над унитазом», потом я ползла по стеночке готовить две ложки жидкой овсянки и разводить коктейль. В десять звонил Федька — узнать, как дела. Если надо было ехать в консультацию или поликлинику, приезжал за мной. Днем я разговаривала с Люськой, но большую часть времени спала. Вечером приезжал Федька, ругал меня за то, что ничего не ем, и безуспешно пытался накормить ужином.
Впрочем, иногда меня пробивало на что-то. Например, однажды страшно захотелось манго, и Федька привез пять штук. Одно я съела с урчанием, остальные пришлось отдать Марине.
А еще были запахи — самый настоящий ад. К примеру, Федьке пришлось расстаться с ароматическим гекконом в машине, после того как меня чуть не вывернуло от вони «тропических фруктов». Зато когда во дворе свалили пропитанные креозотом столбы… Я учуяла запах через открытую форточку, оделась, потихоньку выползла на улицу и почти два часа сидела на лавочке, умирая от наслаждения. Федька, узнав об этом, страшно ругался, а потом принес креозотную щепку, строго-настрого приказав не злоупотреблять, потому что «это яд и канцероген».
Каждый день мне хотелось задать, наконец, вопрос: «Федь, а зачем тебе все это надо?» Я его не понимала, а то, что я не понимаю, обычно меня очень сильно напрягает. Мы расстались больше двух лет назад, причем не друзьями, а… просто расстались. Мысль о какой-то внезапной новой вспышке чувств с его стороны я не допускала в принципе. Сейчас, когда я ждала ребенка от другого мужчины, это было бы… как минимум странно. И все же вопрос этот так и оставался незаданным. Возможно, это был такой физиологический эгоизм беременной самки, которая хочет заботы и защиты, неважно, от кого они происходят.
К концу третьего месяца стало полегче, тошнило только с утра, и я даже начала потихоньку есть. А еще — взялась за проект, поскольку заказчик все-таки меня дождался. Тем не менее, Федька все равно каждый день звонил и примерно через день заезжал.
И вот тут-то меня наконец накрыло с головой.
До этого мне по-прежнему снились кошмары, которые я тут же забывала. И вдруг — вполне так эротический сон. Нет, не по содержанию. Мы очень даже пристойно ехали с Тони верхом по дороге в деревню. Разговаривали, смеялись, переглядывались. Но проснулась я с таким ощущением, как будто это было самое что ни на есть разнузданное порно. Причем, в то утро меня даже тошнить начало с опозданием — видимо, чтобы прочувствовала в полной мере.
Как ни гнала я мысли о Тони, они преследовали меня с настойчивостью маньяка. Воспоминания, воспоминания… Сначала я сопротивлялась. Потом сдалась. Снова и снова пережевывала все, что произошло с седьмого июня по тридцать первое августа. В тысячный раз пересматривала фотографии. Завела на Фейсбуке фейковую страницу с ником Masha Ivanova и курящей жабой на аватарке и пробралась с нее на страницу Тони. Впрочем, там ничего не изменилось. После нашего с ним совместного селфи на фоне памятника Робин Гуду он не сделал ни одной записи.
Когда-то Маргарет целыми днями сидела у окна и смотрела на подъемный мост. Сквозь дождь, сквозь снег. Хотя прекрасно знала: тот, кого она ждет, никогда не придет. Я тоже стояла у окна и смотрела на дорожку у парадной. А когда выходила на улицу, невольно вглядывалась в прохожих…
Хуже всего было по ночам. По идее, природа должна оберегать будущего младенца, на время прикрутив мамаше либидо, но со мной что-то не сработало. И если днем мучили более-менее пристойные воспоминания, то ночью память подсовывала такое, что оставалось только грызть подушку.
Несколько раз я брала телефон и набирала номер Тони. Хотя английской симки больше не было, номер все равно в моем мозгу словно лазером выжгло. Но на кнопку соединения так и не нажала. Если б он хотел, давно бы тебя нашел, говорил такой взрослый и мудрый внутренний голос. А раз нет… значит, и смысла нет.
Как-то в середине октября мы разговаривали с Люськой, и мне категорически не понравилось, как она себя ведет: мнется, не смотрит в камеру, то говорит слишком бодро, то забывает и скисает.
— Люсь, что случилось, скажи уже, — не выдержала я.
— Свет, ты это… ты вообще как? — еще больше замялась Люська.
— Не будет у меня выкидыша, не волнуйся.
— Свет, в общем… Я не хотела говорить, но ты же все равно узнаешь… В общем, Каттнер женится.
Сердце сбилось с ритма — сначала замерло, а потом пустилось в бешеный галоп. Черная ночь вокруг начала прорастать белыми разводами инея… Ногти покрепче в ладони, до крови — всегда помогало…
— На ком? — я удивилась, насколько равнодушно это прозвучало.
— На этой суке рыжей, Эшли. Свет…
— Люсь, не надо. Пусть женится, на ком хочет. Я видела, как он ее лапал, так что…
— Да ты что?! — Люська вытаращила глаза. — И ничего не сказала?!
— А что я должна была сказать? Я как раз перед этим тест сделала. Сидела в холле и думала, говорить ему или нет. Ну и… вопрос снялся сам собой, — обо всем остальном, что тогда произошло, я не сказала бы даже под страхом смертной казни, уж слишком это было стыдно.
— Да… — протянула Люська убито. — А я-то думала, что он…
У меня не было сил продолжать этот разговор, и я поспешила распрощаться. Легла на кровать и уставилась в потолок.
Есть такой анекдот прекрасный. Пессимист говорит: «Ну, хуже уже не бывает». А оптимист в ответ: «Нет, бывает, бывает!»
Вечером приехал Федька. Я открыла ему дверь и снова ушла в спальню.
— Что тебе приготовить? — крикнул он с кухни. — Омлет будешь?
— Нет, — ответила я.
Он заглянул ко мне, посмотрел внимательно, сел рядом, взял за руку.
— Свет, что случилось?
— Со мной. Все. В порядке, — медленно и четко ответила я.
Федька продолжал смотреть на меня
— Он женится, — неожиданно сказала я.
— Кто? — не понял Федька, но тут же сообразил: — А… Ясно.
Передо мной было какое-то мутное пятно, из которого глаз выхватывал то ежик коротко стриженных темных волос, то тонкий шрам на виске, то брови, словно нарисованные кисточкой. «Как глупо…» — крутилось в голове.
— А что, если нам тоже пожениться? — словно между прочим поинтересовался Федька, глядя куда-то в угол. — Наш ответ Чемберлену. Забьем Мике баки.
— Федь, ну что ты несешь? —
