любому поводу.
В общем, живенько получилось. И никак уж не парадный портрет.
Вторым атрибутом, однозначно указывающим, что комната именно моя, была сияющая разлапистая хризантема в испещренном рунами горшке. Инструкция по уходу и работе прилагалась. Правда, увидев объём пояснений и почерк, коим это всё было написано, я так и не рискнула пока читать сей труд.
Люцифэ явно оказался впечатлён, так как резко затормозил в дверях. Пришлось его подталкивать. Не хочу, чтобы кто-то ещё увидел картину. Зайти в комнату никто, кроме меня и Люцифэ, не может. Но вдруг разглядят с коридора? Хотя трудно сейчас кого-то найти, кто кроме нас шляется в такой час по Академии.
Сначала Люцифэ увидел хризантему. Её сложно не заметить — будто сияет вся каким-то неземным радужным светом. Затем Часовщик увидел картину и вновь завис. После полустигны молчания, парень выдал глубокомысленное:
— М-да. Рассказывай.
— Нет, это ты рассказывай!
Я обошла андрогиника и села на кровать.
— Почему ты не сказал мне, что носишь синий цветок? Почему я узнаю это от магистра Ариона?
— Потому что он слишком болтлив, — недовольно поморщился Люцифэ.
— Угу. А теперь объясни мне всё. Откуда у тебя цветок, и почему магистр Арион считает тебя опасным для окружающих?
— Раз уж мы начали встречу с выяснения отношений, — спокойно отозвался андрогиник, сев на свободную кровать, — то я хотел бы всё-таки услышать причины, по которым ты решила сбежать с практики.
— А ты не понял? Люцифэ, я просто не могла ехать на Равалон! Джер! Да если бы я только знала, что ты тоже носишь цветок, то я бы сделала всё, чтобы убедить Марианну забрать тебя со мной. Почему ты не рассказал мне?
— Ну, уже хотя бы потому, что к моменту нашего отъезда у меня не было татуировки.
— Так это правда, что ты убил кого-то на практике? — подозрительно посмотрела на Люцифэ. Тот поморщился.
— Дарк, мы ехали отнюдь не на увеселительную прогулку. Естественно, мне пришлось убивать разумных.
— Только не говори, что это был твой первый труп.
— Не первый, и даже не десятый.
— Тогда почему проявился цветок?!
— Понимаешь, — смутился андрогиник, — я не просто убил, а применил запрещённые знания.
— Зачем? — тупо спросила я, пытаясь вспомнить хоть что-то, относящееся к этим самым “запрещённым знаниям”.
— Он меня взбесил, — честно признался андрогиник.
— И всё?!? Ты пожертвовал своей безопасностью ради минутной злости?
— И сделал бы это вновь, предоставь мне Мироздание подобный выбор второй раз. Единственное, что я слишком поспешил. Нужно было сначала узнать кое-что, но я не сдержался.
— И кто это был?
— Гроссер.
— Гроссер?!? Ты шутишь!
— Ничуть. Эта змеюка была одним из ученых лаборатории и, перейдя в Академию, чтобы спрятаться от преследований, не оставила своих замашек.
Я почувствовала, что руки сжимаются в кулаки. Сарс! Вот кто использовал тогда поисковик! Но почему после этого он не предпринимал больше никаких действий, если доподлинно знал, что именно я сбежавший эксперимент?
— Я долго размышлял над тем, что узнал тогда от Гроссера, и над всеми произошедшими событиями. Дарк, Дариона изменила не тень. Над ним поработал Гроссер.
— Что? Быть такого не может!
— Резкое возрастание способностей Дариона в первом семестре прошлого курса, потом его внезапные исчезновения, странное поведение… Гроссер пытался убить тебя руками Дара, а потом решил избавиться от вас обоих. Именно сарс дал фениксу тряпки, пропитанные составом, привлекающим теней, и отправил на наши поиски. Именно поэтому Гроссер не хотел лечить Дариона, надеясь, что тот погибнет от ран и правда не всплывёт наружу. И, полагаю, именно сарс первым настаивал на том, чтобы исключить Дариона из Академии и отправить домой. Так ему было бы легче подобраться к тебе и замести следы от экспериментов с Дарионом.
— Получается, Дар тоже эксперимент?
— Да.
— Ты с ним разговаривал на эту тему?
— Зачем лишний раз лезть в душу? Захочет, сам расскажет.
— А он тоже носит цветок?
— Нет, татуировка наносится с помощью специального оборудования, встраиваясь в сам генокод организма. Именно поэтому он проявился у меня, хотя мой родитель не носил его.
— А что за запрещённые знания ты использовал?
— Есть такие, — нехотя отозвался Люцифэ. Но мне нужно было знать, поэтому я потребовала:
— Выкладывай. Чем они отличаются от обычных?
— Дарк, ты стала очень…
— Требовательной?
— По проскальзывающим интонациям, скорее избалованной и капризной.
— Постараюсь исправиться. Итак?
Люцифэ вымученно вздохнул, но начал объяснять:
— Каждое существо после смерти перерождается в той или иной степени. Это может быть полное перерождение, а может возвращение энергии в так называемое колесо мирового баланса. Однако существуют возможности помешать этому, стерев с лица Мироздания даже саму память об этом создании.
— Ну и что с того? Так ему и нужно.
— Нет, Дарк. Ты не понимаешь саму суть окружающего мира. Мироздание, если говорить грубо и упрощённо, это скопление энергии и знаний. В мире ничего не появляется из ниоткуда и не уходит в никуда. Уничтожив живое существо подобным образом, я вторгся в саму структуру мира, нарушил его равновесие. Чем это обернётся впоследствии не может предугадать никто.
— Тогда зачем ты убил его именно так?
— Потому что другой смерти он не заслуживает, — убеждённо отозвался Люцифэ.
— Как всё запущено… Кстати, тебе, случайно, анимона не нужна?
— Так это всё-таки она и есть?
— Да. Мне её Равианикиэль насильно всучил. Не знаю, правда, что с ней теперь делать.
— Он сам тебе её отдал? — не поверил андрогиник.
— Угу, причём пообещал голову снять, если не буду должным образом за ней ухаживать.
— Последнему я не удивляюсь. Равианикиэль её более пятидесяти сианов выводил. Потом всё переживал, как бы её не просквозило, не засохла, не перегрелась или переохладилась, не угробил кто-нибудь своей энергией или мыслями.
— Судя по всему, она ему надоела, раз он решил её мне сбагрить.
— Я вообще его не узнаю, — признался морф. — На моей памяти — это первый раз, когда Равианикиэль кому-нибудь что-нибудь даёт.
— На моей второй, — проворчала я. — Но ни в первом, ни во втором случае я счастья не испытывала. Зачем мне вообще этот гибрид астры и колокольчика радужной расцветки?
— Вообще-то Равианикиэль называл анемону цветком гармонии и медитаций.
— И как, кто-нибудь достиг с ним гармонии? — не удержалась я от подколки. Однако Люцифэ на удивление спокойно ответил:
— Не в курсе. Насколько я знаю, Равианикиэль никому его не давал. Кстати, как вы умудрились упаковать его в приличный костюм и привести внешность в относительный порядок? При мне он ни разу не изменил своему образу завёрнутого в саван мертвяка.
— Никто его не переодевал. Сам так захотел. Теперь постоянно так ходит.
— Дела-а… Расскажи мне
