Не скрывая испуга в голосе, я уперлась в него взглядом. Сама того не понимая, как шагнула назад, подальше от него.
— Нет-нет.
Яростно замотал головой черноволосый, растрепав смолистые косы. Выпятив перед собой ладони, он попытался меня убедить в миролюбивости своих намерений.
— Я не то имел в виду сказать, Снеж.
А серые очи то и дело скользят вниз к моему животу, куда я в защитном жесте сместила ладони.
— Просто… — Поджав губы и потерев быстрым, усталым жестом лоб, Горан умоляюще глянул на меня. — Не надо бояться меня. Не причиню я вреда ни тебе, ни дитю. Да боги, в тебе растет моя плоть и кровь, как я могу не хотеть этого волчонка⁈
— Твои вопросы меня пугают. — честно призналась, но тяжесть в груди вроде исчезла.
— Я сильно обидел тебя, Снежка. Посему имела ты право избавиться от этой ноши.
Тут уже нахмурилась я. Эти волкодаки когда-нибудь научатся не судить человека, да не рассуждать, что право, а что нет⁈
— Сдается мне, говорила я тебе ранее о том, что нет такого права у никого, дабы решать, кто достоин жить, а кто нет.
Развернувшись, я снова мелкими шажками пошла по тропинке. Сзади хрустнул снег.
— Большинство волчиц, что я знаю, избавились бы от нежеланого плода. Еще и зачатого так… жестоко.
Нужного словца Горан не находил некоторое время, чтобы описать нашу брачную ночь. Да только я, не пойми с какого перепугу, вдруг разговорилась.
— Вы сами себя противоречите. Кричите, что нет самок и детей. И убивайте своих нерожденных волчат.
— Гордыня и властолюбие заглушает материнский зов, милая моя. А ты не они, ты была другой с самого начала.
— Из-за белых волос. — вздохнула понятливо с печальной улыбкой.
— Нет. — неожиданно приостановился Горан, и я невольно замерла на месте, глянув на него через плечо. — Из-за души. Светлая ты, Снеж. Добрая. Честная и бескорыстная.
Легкий румянец опалил белизну моих щек. Пускай думает, что это мороз их поцеловал!
— В ребенке, что растет во мне, не только твоя кровь. Но и моя. Я не детоубийца, Горан.
Нашла я нужным сказать. Молча кивнув на мои слова, Горан поравнялся со мной. И мы неспешно двинулись по узкой тропинке через замерзшие деревца, что раскинули свои черные ветви, украшенные пудрой снега.
— Вернемся в дом, Снеж. Холоднее становится. А ты с неприкрытой головой.
Противиться смысла не видела, оттого и позволила меня аккуратно обхватить за локоть.
— Так и будем молчать о том, что тяжелая я?
Спокойно спросила я, пока вокруг не нашлось любопытных ушей. Горан рядом хмыкнул.
— Счастье любит тишину.
Я согласно с ним кивнула и засеменила по рыхлому снегу на огонек, что горел в окне.
— А когда живот будет выпирать? Пль кто догадается?
— Тогда и подумаем, что делать. — выдохнул горячим облачком с губ на морозе волкодав. Он как-то странно глянул на меня, будто на что-то решался. А я, почуяв это, замедлила шаг.
Что же терзает твою душу, черный альфа?
— Снеж, я хочу, чтобы ты знала — этот ребенок величайший дар для меня. Не хочу тебя пугать и суету попросту наводить. Но не ладно пока в стае, оттого и прошу тебя, будь осторожней.
Невольно хмурость задело мои брови, я серьезно глянула на волкодака.
— У тебя есть враги в родном селении?
— Их всегда хватало с лихвой. — хмыкнул чернявый, поправив куртку на моих плечах. — И будет, милая. Только нынче не ведомо мне их лисьи морды. Запрятались по норам и через дурных баб дела свои черные творят. Оттого и прошу, гляди в оба. Даньяр, Русала и Аглая всегда тебя защитят, если нужда будет, жизнь свою положут на кон, дабы ты уцелела.
— Поняла я тебя, альфа. Буду осторожничать.
Кивнула я в ответ с легкой воинственностью в голосе. И уголок твердых мужских губ поднялся вверх в полуулыбке. Протянув ладонь, Горан погладил меня по макушке.
— Вот и ладушки.
* * *
Горан проснулся раньше обычного. Хотя с Снежкой под боком, лентяиничать хотелось от души. Долго и со вкусом.
Всего два месяца, а она уже стала округлее. И грудь налилась тяжестью спелых яблок, и щечки порозовели. Волк внутри лишь облизывался и каждый раз медовым шепотом уговаривал на ласку: «Мы же аккуратненько, не больно. Ей понравится. Ну же… Смотри, какая она сочная и спелая. Созревшая. И только наша».
Да только дважды на те же грабли Горан не привык ступать. И так дров наломал. Хватит.
А вот полежать рядышком и надышаться дивным запахом морозных гор, а еще капелькой молочной сладости с медом. В этом отказать он себе не стал.
Серебристые локоны манили блеском в лучах первой зари. За ночь коса растрепалась, да и ночнушка сползла с плечика вниз.
Вид открылся необыкновенный. Но куда волшебнее ощущалась новая жизнь в утробе молодки. Аккуратно накрыв живот своей ладонью, альфа прикрыл глаза и прислушался. Робкий зов потряс будто молнией.
Волчонок почуял отца и отзывался на его присутствие. Счастливая ухмылка поползла по губам всегда хмурого Горана.
Аккуратно мазнув губами по лбу спящей красавице, волкодак неохотно покинул свою постель. Оставив одежду на сундуках, как и обувь. Обнаженный мужчина в утренней мгле тихо покинул избу. Мороз не был таким страшным для волкодака, а в звериной шубе тем паче.
Только переступив крыльцо, альфа обернулся огромным зверем и на четырех лапах убег в густой лес. Ближе и ближе к запаху чужака. Что посреди темной ночи появился у кромки границы, но не посмел нарушить территорию стаи черных. Ожидая хозяина.
Смутно знакомый аромат дразнил нос зверя. Учуяв крепкого, сильного самца, Горан оскалился. Уж кого-кого, но альфу белых, он лично узреть на своих землях не ожидал.
Да еще и сам приперся без свиты и дружины.
— Какими ветрами в моих лесах тебя занесло, Благояр?
Обернувшись человеком, Горан подошел ближе к белому. Тот тоже, не скрывая нагого тела, припал плечом к хрупкой березке, спокойно ожидая.
— Северными, Горан. — спокойно ответили ему, да полоснули ледяными глазищами, аккурат как у Снежинки. — Как ты, черный, поживаешь? Смотрю, еще не сдох.
— Твоими молитвами.
Фыркнул в ответ Горан, припав спиной к сосне напротив, да скрестил руки на груди. Обмен любезностями был завершен.
Благояр был ненамного старше самого Горана, да только титулом альфы обзавелся совсем недавно. Не больше четырех зим назад. Что не скажешь о Горане, который правил стаей уже как 9 весен. И все же, несмотря на разногласия прошлых лет, они умудрились сохранить хрупкий мир до поры до времени. Когда Назар призвал братьев по материнской линии помочь вернуть свой трон, они оба отозвались среди первых.
А после брака со Снежинкой и вовсе вроде как породнились.
— Как племяшка моя? Освоилась у вас?
Будто прочел мысли черного, поинтересовался белый альфа. Язвительность Горана уже рвалась наружу, но волкодак вспомнил жену. Их вчерашний разговор. И внезапная мысль пронзила его молнией. А вдруг Снежка дочку ему несет? И не дай боги, малышку судьба занесет на те же тропы, что и ее мать?
Страх подступился к горлу. Руки сжались в кулаки.
Нет-нет-нет.
Он не позволит. В клочья разорвет любого, кто слово плохое, аль кривого взгляда в след его малышки бросит. Оттого и процедил сквозь зубы, пытаясь взять себя в руках от дурных дум.
— Не обидят ее никто в моем клане. Передай ее матери, пускай не переживает.
— А сам-то?
Благояр полоснул по больному, но уперся глазами в напряженную фигуру Горана, не желая отступать назад.
— И я не обижу. Своих ошибок не привык повторять.
Белый лишь недоверчиво глянул, но говорить дальше не стал.
— Зачем ты сюда заявился?
Прямо спросил Горан, отлипая от дерева, ощущая, как патруль, почуяв запах чужака, спешит к ним.
— Враг моего врага — мой друг. Слыхал такую молву?
Хозяин здешних лесов прищурился, но ничего не ответил. Лишь выжидающе приподнял черную бровь.
— Я бы тебе, белый, советовал говорить побыстрее. А то мои воины прибегут на твои следы. Потрепают маленько. Встревать и обламывать им радость я не стану. Сам понимаешь. Надрать зад белому — за честь.
