в безопасности, но то, что происходит — это реально ужасно. Из глаз катятся слёзы, а тело словно деревянное — не могу пошевелиться. Рыдаю, уткнувшись носом в землю. У меня истерика.
Тишина. Она внезапная, оглушающая, сильнее недавних воплей Жени. Кажется, даже звуки природы выключились.
Мне в шею утыкается что-то мокрое и тёплое. Нос. Волчий.
От горячего дыхания оборотня у меня от загривка до пяток скачут мурашки. Плакать я перестаю мгновенно. Кровь разгоняется, но я всё ещё не могу заставить себя хотя бы поднять голову. Так и лежу лицом в траве. Кажется, дрожу.
Огромная морда поддевает меня под бок, и я перекатываюсь на спину. Вижу небо. Оно высокое-превысокое — как в детстве, когда ты маленькая, а мир большой. Я сейчас тоже маленькая. Монументальная природа — скалы, бескрайнее небо, шум реки, рядом огромный мохнатый волк, а где-то там алое пятно — мой несостоявшийся палач.
Эмоций у меня нет. Закончились.
Я почему-то думаю о том, что если нас снять на кинокамеру сверху и пустить эти кадры под какую-нибудь мелодию Баха — потянет на Оскар. Определённо. Можно сойти с ума от момента. Возможно, уже…
Мягкий язык ходит по моему лицу, и я запускаю перепачканные соком травы и землёй пальцы в густую шерсть. Я не знаю, как Рамиль здесь оказался, как нашёл меня. Я ничего не знаю.
— Я так люблю тебя, дядь, — шепчу, касаясь губами шерстяной морды.
Но вместо хоть какого-нибудь ответа, на который Рамиль способен в ипостаси волка, я слышу его тяжёлое дыхание. Хрипы.
Подрываюсь, и голова кругом. Я стою на коленях перед зверем и судорожно вожу ладонями по огромной голове. Ему плохо. Вот прямо сейчас плохо!
Жёлтые глаза закатываются, из зубастой пасти вываливается язык, а у меня в груди трещит лёд. Здесь нет таблеток от сердца. Здесь вообще ничего и никого нет. Я словно в вакууме болтаюсь, в невесомости какой-то. Оглушённая, обессилевшая от ужаса — я умираю вместе с Рамилем.
— Не смей… — шепчу. — Слышишь, дядь?! — срывая горло, ору, пытаясь тащить тяжёлого оборотня, но у меня не хватает сил даже с места его сдвинуть. — Ты не можешь меня бросить! Не можешь! — захлёбываюсь слезами.
Сил не остаётся, но я снова хватаюсь за густую шерсть, тяну и падаю на землю. Это безумие… Головой я понимаю, что ни черта у меня не выйдет. Рамиль большой и тяжёлый, а я тощая и хромая и у меня руки связаны, но остановиться не могу. Я не могу позволить дяде умереть… Снова падаю в траву — больно, обидно, страшно. В скрюченных пальцах остаются клочки шерсти.
Я слышу голоса. Вижу, как к нам бегут волки… и люди в странной одежде — их наряды напоминают рясы священников.
— Помогите! — кричу из последних сил.
Не знаю, кто они такие. Не знаю, зачем пришли сюда. Но я душу готова продать, лишь бы Рамилю помогли.
Ещё не поздно. Я чувствую истинного. Он жив.
— Поднимайтесь, — сильные руки тянут меня наверх.
Каир!
Я слова не могу сказать, лишь цепляюсь за бету и хватаю ртом воздух. Он держит меня под руку, ведёт вперёд, а я рвусь обратно к Рамилю. Дядя альфа в окружении волков и странных мужиков в рясах. Приложив усилия, пятеро оборотней поднимают его и несут куда-то.
— Пожалуйста, помогите ему! — умоляю, когда Рамиля проносят мимо.
— Ангелина Васильевна, надо идти, — успокаивает меня Каир. — Жрецы ждут вас. Они готовы выслушать…
Я сижу в машине Каира, пью из картонного стаканчика кофе с коньяком. Лучше бы коньяк без кофе. Меня потряхивает.
Жрецы эти — старейшие маразматики. Я час объясняла им, как дело было, а они меня почти не слушали. Сами позвали и не стали слушать! Где, блин, логика?! Нет её.
У Рамиля сердечный приступ. Но заключённому врач не положен. Козлы старые!
Наш бета пошёл хлопотать насчёт медпомощи альфе. Он обещал мне, что всё получится…
Я глотаю кофе со слабым привкусом коньяка и кошусь на Наташку. Да-да, на мою Нату. Когда я села в машину Каира, она уже была здесь. Почему, как, когда успела — не знаю. Мы не разговариваем. Мне не до Натахи сейчас, а ей, видимо, сказать нечего. Она тоже дала показания жрецам. Но я не знаю, слушали они её или так же как меня — через раз.
Где, чёрт возьми, Каир?!
Он ушёл полчаса назад, и нет его. Новостей, естественно, тоже нет.
— Где носит этого бету? — шиплю тихо.
— Придёт, — Ната поворачивается ко мне. — Может, сам за помощью обратился? У него рука сломана.
Рука сломана? О, да этот лысый — настоящий счастливчик! Легко отделался!
Я до недавнего времени думала — бета мёртв. Не знаю, что за штука выпустила в него сгусток света, но это точно было не слабее выстрела из пистолета…
А Наташка-то! Овечка кучерявая — кроткая вся такая, блеет. Неспроста это.
— Гель, что теперь со мной будет? — тихо спрашивает сестра.
Ну, ясно всё. За собственную шкуру переживает Натаха: боится гнева старейших по поводу Плея в «чистой зоне» — так они Падалки называют.
— Понятия не имею, — фыркаю.
— Каир сказал, что жрецам плевать на преступления людей.
— Как и нашей доблестной полиции, — шиплю зло. — Одна надежда на твоих друзей-бандитов.
— Я столько сил и нервов потратила, чтобы тебя вырастить… — Ната пытается продавить тему привычным методом и ещё слезу в голос даёт, — а ты меня по миру пустила и бандитам сдать мечтаешь.
— Ничего, что ты меня кинула?! — у меня глаз дёргается от её наглости. — Сбежала, как крыса, из машины… Про остальное я вообще молчу!
— Я только ради тебя вернулась и дала показания! — напористо оправдывается Ната. — Мало?!
Ага, ради меня…
Просто моя сестра поняла, что бежать некуда. В Падалках Натаху примут бандиты и потребуют отдать долг, а в карманах у неё ни копейки. И даже продать теперь нечего. Плей в канализации, хаты на мне. Конечно, она вернулась.
— Ближе к делу давай, — заявляю решительно. — Что тебе нужно?
— Гелик, не злись. Успокойся, — Ната говорит с нажимом в голосе.
У-у-у… А сестрёнка моя, похоже, целый список требований приготовила за «бескорыстную» помощь.
— Ну? — гну бровь, жду.
— Можешь попросить Рамиля разобраться с теми быками? — и ресничками хлопает.
— М-угу… Не могу, — я закипаю потихоньку. — По твоей вине Рамиль сейчас здесь и не известно еще, в каком он состоянии.
— Ой, да брось! — Ната отмахивается от меня, словно от мухи. — Всё нормально с ним. Здоровый самчуга.
— Не станет
