Он стал бить меня, но ему приходилось вести машину, поэтому его беспорядочные удары не часто попадали по моим ногами. А если и попадали, не слишком сильно, ему ведь приходилось тянуться, чтобы меня достать.
Боль в руке не утихала, а усиливалась. В одном отношении это было хорошо, потому что не давало мне отключиться и злило, а в другом отношении — плохо, потому что высасывало из меня энергию и силу воли. Я даже поймала себя на том, что хочу быть осторожнее с выздоравливающей рукой.
«Но какой смысл предохранять руку от перелома, если я скоро умру?» — мужественно спросила я себя и пнула с новой силой и яростью.
— Ты, сумасшедшая сука! — завопил он.
Что ж, от такого слышу, приятель.
Я была очень довольна, что на мне тяжелые туристские ботинки.
Рано или поздно мы должны были оказаться в центре Доравилла, но он свернул направо, и я поняла: мы поворачиваем на одну из проселочных дорог, петляющих по округе. Мы направлялись в горы. Это было худшим вариантом из всех возможных.
Барни перегнулся через спинку сиденья, едва придерживая руль левой рукой, и ударил меня по лицу открытой ладонью. На секунду перед глазами у меня посерело.
Когда я снова смогла сосредоточить взгляд на его лице, он выглядел очень довольным. Барни причинил боль, а ему очень нравилось ее причинять. К тому же я перестала пинаться, и он мог править, держа руль обеими руками.
Я обдумывала: то ли позволить ему благополучно править и не получать новых ударов, то ли пнуть снова, чтобы меня опять ударили. Отдохнув пару минут, я решила, что пора сделать новую попытку.
На этот раз я попала ему в колено, и машина знакомо вильнула, но тут он огляделся по сторонам и снова остановился на обочине. Хорошо, это был шаг к худшему развитию событий.
Он распахнул свою дверцу и ринулся вокруг внедорожника, пока я старалась изменить позу так, чтобы оказаться к Барни лицом. Но я не сумела это сделать, а он распахнул пассажирскую дверцу так внезапно, что я вывалилась из машины. Он поймал меня за волосы, натянув швы, наложенные на голову. Я издала звук, который был бы воплем, если бы я смогла открыть рот. Барни потащил меня за волосы на узкую обочину, серую ото льда и подтаявшего снега. Отсюда крутой склон вел к лесу, кое-где в белых пятнах. За лесом я мельком увидела воду.
Мне пришлось отчаянно бороться, чтобы не рухнуть плашмя на землю, и каким-то образом я сумела подняться на ноги. Я попыталась вырваться, и он снова ударил меня, на этот раз кулаком по ребрам.
О господи, больно!
Едва встав покрепче на ноги, я врезалась в него, пытаясь свалить, но только заставила его пошатнуться и отступить на шаг-другой. И тогда он начал бить меня всерьез. Я думала, что, если упаду, он меня убьет, но сомневалась, что смогу долго продержаться на ногах. Мне удалось метко пнуть его в промежность, но, снова поставив ногу на землю, я поскользнулась на льду на обочине и не удержалась на ней. Я катилась по снегу и мокрой траве, вниз-вниз, до самого конца склона.
Для подобной прогулки Барни был одет не очень-то подходяще. Вообще-то он подготовился к такому даже меньше, чем я, потому что на мне были высокие ботинки, толстая куртка и шарф, а на нем — лишь костюм и ничего поверх него. Его туфли были под стать костюму, такие носят только в здании, не на улице. К тому времени, как я очутилась возле деревьев у подножия склона, он только начал с трудом спускаться следом за мной.
Оказалось, что со связанными руками трудно встать, но я смогла подняться на ноги — и побежала.
Это было ужасно — продираться через густые кусты и деревья, по раскисшей земле. Но я должна была убраться от него как можно дальше.
Сунется ли он за мной в лес?
Да, идиотка! Конечно сунется. Я услышала его нечленораздельный вопль ярости, а потом — как он мечется меж деревьев.
Теперь уже Барни был откровенно безумным. Он не пытался рассуждать. Это был мой единственный шанс — его психическое состояние.
Я уже не думала, а просто бежала.
План, план, план, мне нужен был план. Погода и местность были против меня. Если я пройду по заплатам снега, все, что нужно будет сделать Барни, — следовать по моим следам. И это было очень рискованно — торопиться и в то же время не наступать на снег. По крайней мере, тут имелись и другие следы, здесь ездили на полноприводных машинах, и я видела цепочку следов, очень слабых, в нескольких ярдах от себя.
Я прыгнула между двумя участками снега, надеясь, что на земле не отпечатается каждый мой шаг только потому, что она влажная. Возможно, Барни привык к лесу не больше моего.
Я почувствовала гул, издаваемый костями, очень близко. Инстинктивно я двинулась туда, откуда доносился этот гул. Мертвый не мог встать и защитить меня, что было бы только справедливо… Но может, кости спрячут меня?
Не могу сказать, что именно я думала, но рядом с мертвецами я чувствовала себя уверенно.
Пока я бежала, небо на глазах темнело и видимость становилась все хуже. Я натыкалась на деревья и силилась удержаться на ногах. Я двигалась к мертвецу. Если никто его не нашел, может, никто не найдет и меня. Ощущение, что он там, явно бодрило, а я так устала. Но я продолжала стремглав бежать, быстро, как перепуганная белка.
Мертвец был в зарослях прямо передо мной, в густой путанице коротких молодых деревьев, вьющихся растений и мирта. Вокруг этого заросшего участка стояли сосны, и землю усыпали сосновые шишки. Я присела и схватила пару шишек. Живой человек, пытавшийся меня убить, был всего в нескольких ярдах позади, но я его не видела. Я только слышала, как он пыхтит и продирается сквозь подлесок.
Согнувшись, я бросила одну шишку, потом вторую. Я бросила их так далеко, как только смогла связанными руками, и шишки приземлились в нескольких ярдах от меня, со слабым стуком ударившись о размякшую землю.
Я сомневалась, что Барни Симпсон — Дэниел Бун.[28] Может, он подумает, что слышал звук шагов. Неподалеку был каменистый пласт, и, возможно, Барни подумает, что следующие шаги я сделала по камню.
Мертвец ждал.
Я присела на корточки и попыталась замедлить дыхание. Я дышала с таким звуком, какой издают испорченные кузнечные мехи.
«Пожалуйста, Мертвый Парень, — молила я. — Пожалуйста, окажись охотником».
Бог услышал меня. Или судьба меня услышала. Или просто так уж вышло. У Мертвого Парня был нож — в ножнах на гниющем поясе. Его камуфляжная одежда превратилась в рваные тряпки, испятнанные жидкостями его тела. Некоторые его кости были раздроблены, а живот кем-то разорван и сожран. Но Лайл — так его звали, Лайл Воршэм — имел нож в ножнах. Липучка подалась под моими пальцами, а потом, с большим трудом, я вытащила нож. Он заржавел, был в щербинах, но это был нож, хотя и не крепкий охотничий нож, который я ожидала увидеть. Форма клинка показалась мне странной.
