спальня полностью опустела — все устремились в учебный класс. Мы тоже было сунулись, но пробиться к полотну не представилось никакой возможности — сорок человек облепили его, как муравьи сахарную ложку. Сидят, иголками тычут, и уже поют.
— А ничего, что они необработанные пришивают? — озабоченно спросила Маруся.
— Ничего. Ночью придём да обработаем.
— Чувствую, спать на этой неделе придётся мало…
И это в прямом смысле слова оказалось так. Мы сидели над бусинами дни и ночи напролёт, добавляя себе бодрости магически, чего я терпеть не могу, потому что голова потом, как медное ведро. Комоды наши наполнились, выдвижные ящики сделались совершенно неподъёмными. Остатки бус грузили в шкафы, на пустые полки, между платьями…
К вечеру среды девчонки закончили наш гигантский «пояс», и мы с Марусей почти до утра просидели в учебке, закрепляя на каждую бусину накопительную воронку. Финалом я дважды прошлась по всей полосе укрепляющей формулой (чтоб ничего не отрывалось), а поверх — самоочищающей, чтоб никакая грязь не приставала.
Казалось бы, дело сделано. И вдруг Маруся сказала:
— А если её где-нибудь запрут?
— В смысле — запрут?
— Да в прямом. Поместят в гимназический музей, например. Или вот в большом зале повесят, как пример благочестия.
Я смотрела на неё и чувствовала прилив отчаяния.
— И что, всё зря?
— Прости. Я подумала об этом только сейчас.
И такая злость на меня накатила. Я выдернула из шкафа два кулька, вышла в коридор и вылетела в приоткрытое для проветривания окно, выходящее во внутренний двор.
ГДЕ-ТО. ОПЕРАТИВНИКИ
— Иван Семёнович, новости.
— Слушаю.
— Наблюдатель сообщает, сегодня утром на нижнем ярусе гимназической ограды, с той стороны, где болящие собираются, появилась надпись.
— Краской, что ли?
— Никак нет. Бусины стеклянные. По виду, словно в камень утоплены.
— И что написано?
— «Господи, помоги». Красненькими слова выложены, а прозрачными — вокруг словно засыпано. Клянётся, что за всю ночь к ограде никто не приближался.
Ничего вообще удивительного, если учесть, с какой лёгкостью эта лиса мимо всех постов охраны в больнице прошла.
— Чё ж он так долго докладывать собирался-то, наблюдатель наш? Обед уж.
— Дело в том, что со стороны надпись в глаза не бросается. А как просители начали собираться, наблюдатель заметил повышенное внимание к ограде. Подошёл, тоже посмотреть.
— Ну?
— Он, Иван Семёнович, хотел бусинку для лаборатории сковырнуть. Так его, говорит, шарахнуло, словно лошадь копытом лягнула.
— От этих бусинок?
— Так точно. В себя пришёл: голова на надписи лежит, люди его придерживают, поют — его, значит, отмаливают.
— Добрый у нас народ. Могли бы за такое и добавить. Замену отправили?
— Так точно. Кроме наблюдения другие распоряжения будут?
— Отец Сергий в город вернулся?
— Нет ещё.
— Велено до его прибытия никаких действий не предпринимать. Ждём.
МЕСТНЫЕ НОВОСТИ
19 января 1964, суббота.
К субботе не произошло ровным счётом ничего. Вот вообще. Ощущение было совершенно глупое, как будто ты опаздывал на поезд, бежал-бежал, а в этом месте, оказывается, даже железную дорогу ещё не построили.
— И что мы будем делать, если никаких событий не случится? — спросила Маруся, укладывая в свой шкаф приготовленный для юродивого Андрюши мешочек с браслетиками.
— До лета дотянем?
Она усмехнулась:
— Хочешь прокатиться на императорскую дачу?
— Отчего бы и нет. Интересно глянуть, как они живут, монархи. Да и моря Чёрного я не видела. Тёплое оно, говорят. А я что-то от снега уже устала.
— Зато вопрос с дефицитом бус у нас до лета точно не встанет, — мы посмеялись и начали собираться на выезд. Поскольку завтра гимназия снова приглашена на спортивные игры к артиллеристам, художественную программу перенесли на свободные часы субботы. Обещали кино.
Выходы в кино я, в принципе, любила. Это было почти так же здорово, как картинка из шара памяти. Плоская, правда. Зато на здоровенном экране!
В этот раз гимназия ехала в Пассаж братьев Четверговых. На втором этаже, если пройти мимо ювелирного салона итальянцев Торрини (вся наша процессия, включая сопровождающий персонал, у их витрин непроизвольно замедляла движение — до того там было красиво!), открылся небольшой кафетерий, а за ним — кассы встроенного кинотеатра и сразу три зала. Это было удобно, поскольку репертуар предлагался разный: и совсем малышовое, и для отделений постарше, и взрослое. На взрослое нас пускали не всегда, а только в случаях «отсутствия неподобающих сцен». Но всё равно, все ехали в кино с удовольствием.
Знакомое мне по детским воспоминаниям «кольцо» на втором этаже (вокруг проёма на нижний этаж) всё также было окружено изысканными глянцево-чёрными растительными перилами, по одну сторону журчал фонтан, а вот напротив, по другую сторону зияющей пропасти, открылся новый салон телевизоров — специальных ящиков с экраном, для передачи изображения и звука на расстоянии. Диво! И не просто маленьких и чёрно-белых, которые кое-где можно было увидеть, а невиданных доселе цветных!
Там даже в витрину был встроен огромный, чуть ли не двухметровый телевизор — именно цветной, что вызывало у всех проходящих неизменное любопытство — и он прямо сейчас работал. Элегантная девушка вещала об открытии новой железнодорожной станции. Судя по видам, это было где-то в глухой тайге.
— А сейчас — время местных новостей! — объявила ведущая, и картинка сменилась на другую студию, в которой сидела не менее элегантная девушка с ещё более тщательно уложенной причёской.
— Добрый вечер, дорогие телезрители! Новости Заранского уезда. Вечером прошедшей пятницы егерский патруль, совершавший ежедневный объезд Потёмкинского заповедника, наткнулся на необычную находку…
Строй гимназисток сильно замедлился, всем, конечно же, сразу захотелось узнать, что за необычную находку сделали егеря. Первое и второе отделение, успевшее проскочить сей критический участок, ушли вперёд. Идущая сразу за ними наша Агриппина Петровна обнаружила, что за ней никто не следует, и пришла в некоторую ажитацию. Мы же тем временем совсем остановились и уставились на экран через разделяющую нас ограждённую перилами пропасть.
— Команда двигалась вдоль берега ввиду произошедшего накануне шторма, дабы, если на берег оказалось выброшено некое судно или животное, незамедлительно предпринять соответствующие меры. В излучине залива патруль обнаружил на берегу медведя, — я вздрогнула и прилипла глазами к экрану, — … находящегося в тяжёлом состоянии.
Агриппина Петровна начала строго, но сдержанно взывать к нашей сознательности, но я слышала её уже плохо. Картинка с дикторшей сменилась усатым
