ним поеду, а то еще сбежит один и пропадет. Он мог бы. Да только подкараулили нас шведы. Надо было малой группой, переодевшись, на санях, как крестьяне, тихо проехать, а не конным отрядом во всей красе переться. Ловили, кстати, не его, меня. В Устюжине встретили, как хозяина, вот, кто-то донес шведам, что княжий сын едет. Они и решили, пленить и выкуп взять. Наемники, только о деньгах все мысли. Михаила за приживальщика принимали. Мы с ним так решили, чтобы его скрыть. Та вот, как бой начался, я со всей дури ударил силой. И выложился. Сознание потерял. Михаил меня увез. Целый день через лес коня в поводу тащил. Вытащил. Пришел в себя посереди леса. Где мы, куда идти, неведомо. Миша еще заболел, глотнул, разгоряченный, снега и свалился, весь в жару. Я уж думал все, пропадем, а тут ветер дымком пахнул, я на дым и потащил Мишу на своей шубе. Так к людям и вытащил. Спасли. Весть не отправил потому, что предательство подозревал, боялся. Там Аннушку свою и встретил. — Михаил вздохнул, прислушался, замер, потом быстро, шепотом приказал: — Серый, быстро встал в почтительную позу! Ты не понимаешь, что я требую!
Симеон подскочил, вытянулся перед скамьей, склонил голову.
— Я тебе человеческим языком, болван, объясняю, — по-аглицки капризно проговорил Мишка — Одну бутылку вина сладкого, гишпанского, два бокала, фрукты разные и тарелку пирожков сладких, понял? Может, на французском? — протянул задумчиво, — нет, на французском уже пробовал!
В это время еловые лапы зашевелились, и из-за елей вылез один из польских офицеров
— «Соглядатай»! — догадался Симеон, — силен Мишка, во-время почуял!
— О, пан! — Обрадовался «виконт», — объясните этой тупой скотине, что я прошу принести, А то все «не разумею, да не разумею»! Что, кстати, это значит?
— Простите этого мужика, виконт, он из местных, языкам не обучен. Слышь, скотина, быстро принес пану виконту бутылку сладкого вина, два бокала, фрукты на блюде, да тарелку пирожков сладких. Никак даму ожидаете?
— Точно. Записку на балу получил, свидание назначила. Отловил этого болвана, прошу угощение принести, на трех языках, а он мне — «не разумею»!
— Не понимает, значит. Сейчас принесет. А меня пан канцлер просил узнать, куда пан виконт с бала пропал! Здоров ли. Пойду, объясню причину галантную, что бы не тревожился. Да и с дамой неловко может выйти! Придет, а тут я! Желаю победы на любовном фронте! Все, все, ухожу!
Симеон вернулся через 15 минут. Принес все требуемое, сгрузил на скамью.
— Брат, я еще пирогов с мясом захватил, хоть поужинаешь, там со столов почти все смели, вернешься, ничего не останется. Любят ясновельможные паны дармовое угощение. Проверил округу?
— Да, пока чисто. Так на чем нас прервали?
— На поездке вашей глупой. Батя сильно гневался?
— Гневался, — вздохнул Миша, — да наподдал слабо. Мне на следующий день выезжать надо было, что бы в Лебедянь до Заруцкого успеть. Да и ранен я был, только-только рана закрылась, пожалел.
— А как ты с тремя воинами гарнизон под контроль взял?
— Вначале отравил бате письмо тайное, подкрепление попросил, а потом с посадскими, да с кузнецкой слободой договорился, что меня поддержат. Да ключи от подвалов заполучить удалось, где предатель недовольных и батюшку, настоятеля крепостной церкви держал. С батюшкой договорились, что чудо явим. Надеюсь, отпустят потом мне этот грех, что вместо Господа в мирские дела вмешался. Попика латинского прижал, заклятье наложил, что бы с воеводой бывшим только об Иуде мог беседовать. Иначе его кашель душил. У них, у воеводы и ксендза, договоренность была, чудеса явить, что бы молодого воеводу, то есть меня, на свою сторону привлечь. Ксендз и выполз, когда я смотр гарнизона проводил. Я возмутился, обвинил предателя, он грозить начал, а тут появился отец Серафим, священник крепостной, и призвал на головы предателей кару небесную. И тут же предателя — воеводу кара небесная поразила — молния с чистого неба ударила и спалила. Те, кто прельстился веру сменить тоже по слабому удару получили, кресты католические посрывали, на колени пали и просили батюшку простить и снова в православие креститься. Тут посадские и слобожане прибежали, еще двое священников пришли, и так, втроем и привели гарнизон к присяге Михаилу. Крепость к бою подготовили, а для верности я еще ксендза заставил письмо под мою диктовку написать и голубем к Заруйскому отправить, что в крепости все спокойно, а гарнизон присягу Ивашке-воренку принес.
— Так, значит, ты знамение Божье изобразил?
— Каюсь, я. Иначе нельзя было. Надо было крепость крепко под свою руку взять. А теперь о деле. Тут я подумал, нам часто встречаться нельзя. Засвечусь. Мне еще к шведам ехать, их поляками пугать. Шереметьев так решил. Натравить поляков на шведов, или наоборот. Придется из католиков в лютеране перекрещиваться. Хорошо, кресты у них одной формы, только лютеранский беднее. До весны попытаюсь здесь задержаться. Если получится. Так вот, найдешь моего слугу, рыжий такой англичанин, тезка. Микки зовут, Майк значит. Ты по-франкски говоришь?
— Да, и по-аглицкии немного, здесь выучил.
— Хорошо, он русского не разумеет, — улыбнулся Михаил, — через него будем связь держать.
— Не предаст?
— Вряд ли. Папаша его у нас, у Шереметьева. Он меня этикету учил. И заработок, что им пообещали за помощь там же. Федор им такую сумму в ефимках отвалил, что они титул лордов покупать собрались, и имение уже присмотрели. Главное для них, что бы я обратно живым вернулся. Так что ради денег и титула стараться будут. Ты обдумай, как нам с Филаретом встретиться, через него передашь! Давай расходиться будем. Слишком долго отсутствовать на балу не следует!
Братья попрощались. Симеон вернулся к своему патрону, Михаил на бал, расстроенный. Сорвалось свидание. Так Сапеге все и обрисовал. Дескать, получил записочку от неизвестной дамы, анонимную, Обрадовался, побежал в сад, по дороге поймал слугу, думал, что он хоть что-то на другом языке понимает, а тот «не разумею, да не разумею». Пока с ним пререкался, пока, так кстати офицеру появившемуся, объяснял затруднение и просил помочь, дама то ли испугалась, что он не один, то ли смелость растеряла, но не появилась. Ждал ее, пироги съел, вино выпил, и ни с чем вернулся. Так и не узнал, какой такой робкой барышне, или даме он приглянулся! Ничего, может до завтра
