class="p1">«Твое место здесь».
Уже за полночь Тисаана обвила меня руками и тихо шепнула в ухо:
– Когда тебя судили за Сарлазай… Если бы признали виновным, сослали бы туда?
Я ждал этого вопроса – и страшился его.
– Если бы осудили – да.
Военные преступления. Вот в чем меня обвинили. А как еще назвать то, что случилось с Сарлазаем?
Слова шли на удивление трудно.
– Самое подходящее место. Для того, кто за это в ответе.
– Макс, но ведь не ты, – прошептала она.
Иногда я сомневался, имеет ли это значение.
– Я даже не присутствовал на суде. Не в себе был. Но я слышал, что там присутствовали выжившие. Они пришли свидетельствовать против Орденов, желая правосудия, хотя чуть не вчера хоронили то, что там осталось для похорон. – Я прочистил горло. – Меня отпустили только потому, что Нура вступилась. Иногда я задумывался, что чувствовали те люди, глядя, как меня оправдывают, даже не призвав на суд? Разве это правосудие?
– Если бы ты отправился туда только потому, что чувствовал за собой вину, это тоже было бы не правосудие.
Может быть. Но что-то больше на него похожее.
«Твое место здесь».
В шепоте Илизата мне чудилась правда.
– Макс. – Тисаана повернула меня к себе. Ее разноцветные глаза яростно блестели. – Твое место совсем не там. И никогда не будет, что бы он тебе ни внушал. Понял?
Так же она говорила, когда объявляла, что освободит треллианских рабов. Таким же голосом обещала спасти Серела, хотя весь мир твердил ей, что спасти его невозможно. Необоримая стихийная сила.
Я поцеловал ее в лоб и притянул к себе, обнял.
– Знаю, – прошептал я.
Ей всегда было так легко верить.
Но когда я снова заглянул ей в лицо, моему взгляду ответила темнота Илизата. И шепот Илизата всю ночь ласкал мои сны.
Я никак не могла стряхнуть с себя илизатские видения. Спала беспокойно. Только к утру задремала, а когда проснулась, вместо Макса на подушке лежала записка:
Т.,
ты очаровательно храпишь, так мирно, что жаль будить. На утреннем построении. Пообедаем потом?
Люблю,
М.
Такая старательная беспечность, будто мы обычные люди, живущие обычной жизнью, а не две жертвы магической древней тюрьмы, только накануне измывавшейся над нами.
Я отложила записку. А когда встала и принялась готовиться к новому дню, заметила другое письмо, подсунутое под дверь.
Писала молодая женщина из поселения беженцев. Фийра, я с ней несколько раз говорила. Ее бабушке требовалась моя помощь, она просила меня зайти – хотя, в чем дело, писала неопределенно.
Все равно. Я приходила, когда бы беженцы меня ни позвали. И этот день не будет исключением.
– Спасибо тебе, Тисаана, что выбрала время…
Старуха говорила с густым дералинским акцентом – это теренское наречие всегда звучало резко, отрывисто. Трясущимися руками она подала нам жаркое, разбрызгав на стол подливу из тяжелой кастрюли. Я мягко отняла у нее ложку и разложила сама. Себе. Ей. И сидевшей с потупленным взглядом Фийре.
– Как же не найти было времени, – сказала я.
Вернулась на место и попробовала жаркое. Приправы были не треллианские – обычные для Ары жгучие пряности с неуловимым привкусом, – и все равно, даже от слабого подобия треллианской еды меня захлестнула тоска по родине.
Я все посматривала в уголок, где маленький, не старше пяти лет, мальчуган играл в кубики. Я незаметно помахала ему, но он не захотел ответить.
– Это мой Мео, – прокаркала старуха, заметив мой взгляд. – По крови не мой – но я его и так люблю.
– Родные, которых мы выбираем, значат для нас не меньше, – согласилась я.
Последовало долго неловкое молчание. Старуха вглядывалась в меня бельмастыми глазами из-под морщинистых век. Фийра на меня вовсе не смотрела.
Я прокашлялась.
– Так чем я могу помочь?
– У меня, вообще-то, и внук есть, – словно не слыша, скрипела старуха. – Я много чем занималась в старые времена. До падения Дералина. Живала в столице, знаешь ли. До ее падения.
Взгляд женщины остекленел. Я узнала этот взгляд. Почти все так смотрят, уходя в прошлое. Я отложила ложку, догадавшись, что больше всего ей сейчас нужно выговориться.
– Это эссарийцы до нас добрались, – продолжала она. – Застали всех врасплох. Какие-то чернильные мыши свалили великий Дералин.
Эссарийцы были единственными союзниками Трелла. Не обладая военной мощью, они были богаты и далеко продвинулись в науках. За деньги они покупали лучших воинов – приобретшие дурную славу частные армии, такие как «Розовый зуб» и «Золотая кора». Но окончательной победы в этой игре им не досталось. Тягаясь с треллианцами, они растратили все золото, а когда стали бесполезны, Трелл их тоже завоевал. Наемники не защищают того, кто больше не может платить, так что Эссария пала вслед за остальными.
– Мы успели бы выбраться, – продолжала старуха. – До падения больших городов. Моему внуку, малышу Сенре, всего тринадцать исполнилось. Для мальчиков это опасный возраст. Вообразил себя героем. Сколько-то недель тянул. Хотя мы могли выбраться. Но тут появились рабовладельцы. И когда мы их впервые увидели, мой мальчик не захотел бежать. – Она рассказывала привычно, равнодушно, но горе, стоявшее за грустным рассказом, не притупилось. – Тринадцать лет у мальчиков опасный возраст, – бормотала она, устремив взгляд вдаль. – Воображают себя героями.
Фийра закрыла глаза, словно отгораживаясь от воспоминаний.
– Ужасно, – прошептала я.
– Они схватили нас с Фийрой. Спасибо богам, не разлучили, а других… ну, скоро только мы и остались. – Она потрепала Фийру по ладони. – Тогда я повстречалась с малышкой Марой и маленьким Мео. Мара была такая хрупкая, как раненая птичка. А Мео очень похож на моего внучка. Совсем такой же, правда?
– Да, бабушка, похож, – впервые подала голос Фийра.
Она бросила на меня короткий взгляд и сразу отвела глаза.
Старуха медленно покивала и заглянула в мою миску. Полупустую.
– Ешь, девочка. Ты такая маленькая, такая худенькая. Ешь.
Я послушалась. Воздух в комнате сгустился и чуть не звенел.
– Они были совсем одни, – продолжала старая женщина. – Не могла я их так оставить. Они тоже стали мне родными. А потом нас продали. Мне оставили Мео. Микову он оказался нужен. А маленькая девочка не нужна, и Мару отослали. Опять одну.
От всего мира остался лишь ее голос. Женщина подалась ко мне через стол, вгляделась слишком пронзительным для такой ветхой старушки взглядом:
– Но я этого так не оставлю.
Я покивала. Конечно. Я то же говорила о них обо всех – обо всех, кто был там, в ловушке. «Я этого так не оставлю».
Фийра теперь посматривала на
