— Да, ты права, звучит глупо, — Лизабет вздохнула, подошла к столику дочери и приоткрыла кованный ларец.
— Выбирай любой, мам, — дочь была щедра в своих порывах, но…
— Она тоже пуста!
* * *
Более 'удачного' момента для выяснения отношений было бы трудно придумать.
Рокаэль, жена и… теща. Запал немного поутих, а когда дамы рассказали ему о пропаже драгоценностей, внутреннее чутье кричало в мужчине, чтобы он был начеку и не пропустил это мимо ушей. А своему чутью он привык доверять всегда. Спасавшее ни раз в бою его жизнь, оно было как часть его самого, как дополнительный орган чувств.
В замке объявился вор? Но этому не было никакого объяснения… Свои бы никогда бы не пошли на такое, зная, что эти вещи просто невозможно было здесь реализовать и превратить в звонкие монеты. Узнаваемые, приметные, с камнями размером с крупные ягоды — даже самый отъявленный коллекционер никогда бы не рискнул своей жизнью, и не стал бы приобретать их в свою коллекцию, как бы ни захотел. Если только ворам бы удалось навсегда покинуть границы долины еще до того, как стражам пришло бы распоряжение о поиске украшений.
Снежных драконов кража таких дорогих вещей просто не интересовала — в этом он был уверен. Проще было стянуть что‑то на рынке, ограбить магазинчик, но даже такие вещи случались в Снежной долине крайне редко. Что уж говорить о такой большой краже…
Но не стоило забывать и об огненных драконах. Чужаках, которые со дня на день собирались покинуть гостеприимную долину и улететь в свои земли. Могли ли они пойти на такое преступление? Кто из них мог был так глуп?
Расспросив Оливию и Лизабет о содержимом и попросив составитьь список и описание украденного, он быстро чмокнул растерянную жену в щеку на прощение, и помчался узнавать у всех обитательниц замка, целы ли их драгоценности.
Дело можно было раскрыть по горячим следам, и Рокаэль собирался это сделать. И даже если из‑за этого придется перетряхнуть все их сумки, он был готов нарушить отношения с огненными.
Нужна была только поддержка снежного лорда.
Рокаэль поймал себя на мысли, что жаждет, чтобы огненные оказались ворами. Особенно ему хотелось свести счеты с одним из них…
* * *
Предводитель гномов Мирик считал, что превзошел сам себя. Так изящно уделал врага, даже не замарав руки. Вот правда враг еще сам не знает, что для него уготовано, но делу — время. Совсем скоро это выльется наружу и разразится война.
Мирик мыслил как гном, жил как гном и видел мир исключительно глазами гнома.
Поэтому он даже допустить не мог, что когда в замке пропали все до одной драгоценности, а потом обнаружатся у нескольких огненных в личных вещах — кровопролития не будет. Пройдут обыски, виновных привлекут к ответственности, но никто и не подумает обнажить мечи против еще недавних союзников в борьбе с пустынными драконами.
Когда он узнал об этом, то порубил топором свой рабочий стол в щепки. Он не мог понять, как покушение на самое дорогое — на личные сокровища, осталось ненаказанным. Заключение под стражу — это не орошение кровью. Мирик никак не мог понять, что то, что для гномов смертельное оскорбление и кража самого дорогого, для драконов, пусть и неприятность, но явно не вещь, служащая поводом для разжигания кровопролитной розни.
Мирик топтал щепки ботинками, хватаясь за голову. И впервые в жизни признал, что кто‑то может рассуждать немного по — другому, нежели гномы и не считать это неправильным.
Можно ли радоваться своей же неприятности? Оказывается, еще как. Прекрасные украшения Оливии, которые всегда радовали девичий глаз формой и элегантностью, пропали, и вопреки всем доводам разума она была этому рада. Девушка получила отсрочку, которая была ей необходима, как свобода вольной птице. В ее душе царил такой сумбур, при взгляде внутрь на который у девушки опускались руки. Как понять? Как разобраться? А главное — как к этому относится? Мысли не хотели выстраиваться в стройный ряд, эмоции до сих пор брали верх над разумом, а чувства… они как с ума посходили. То она видела Рокаэля и чувствовала практически ощутимое реально влечение к мужчине. Она не могла оторвать от него глаз, и сердце подпрыгивало к горлу, когда только он показывался на горизонте. Но иногда сердце падало вниз при ее появлении, и тогда он на ее глазах отчитывал своих учеников так, что у нее горели щеки. Оливия не узнавала его, словно это был совсем другой человек, другая личность. Даже манера разговора была другая… Но кому она могла сказать о своих чувствах? Все бы только посмеялись над ней, приняли бы за трусость перед переездом и банальные нервы. Так что девушка осталась один на один перед целой горой вопросов, не имея даже лопаты для того, чтобы разобраться в ней. Она чувствовала себя замужем за актером, играющим разные роли. Он то надевает маску, то оставлял её пылиться на полке. И так до бесконечности в течении одного дня. Сомнение в том, что Рокаэль оказался совсем не таким, как им она его знала на протяжении многих лет, никак не хотело укореняться в голове. Корни засыхали, отказываясь прорастать, и девушка чувствовала себя полной дурой. Её сердце кричало, что это ложь, неправда, что ее хотят обмануть, но Оливия вновь видела, как хладнокровно он дает затрещину ошалевшему воину и ее руки опускались. И еще ее жутко раздражал Маркель. Он стал настоящей занозой лордовский размеров и как назло появлялся именно тогда, когда девушка находилась в наибольшем смятении. Но чем больше он мелькал перед ее глазами, проявляя никому не нужное сочувствие, тем больше девушка зверела. Натурально, грубо, самобытно. Она не понимала, почему ее когти начинают вылезать, когда он садится рядом, и под вечер этого ужасно долгого дня, когда весь замок стоял на ушах из‑за пропажи драгоценностей, нервы девушки сдали. Она вонзила в ладонь на ее колене когти. С руки капали алые капли крови, разбиваясь красными кляксами об пол, а вместе с ними испарялось и терпение мужчины. Он смотрел на них, а в голове, как на детской карусели, крутились одни и те же мысли: унести, запереть, заставить. Неимоверным усилием воли он останавливал этот аттракцион, нажимал на кнопку стоп, но ничего не помогало. Унести, запереть, заставить. Унести, запереть, заставить. Как укротитель, который понимает, что животное не хочет покорятся, не проникается к нему уважением, а в данном случае, еще и любовью, он стоял перед выбором — мне или никому. Но так, как он был не только эгоистом, но еще и уверенным в себе эгоистом, то он выбрал первый вариант. Его внутренний выбор заставил притормозить страшную карусель, принятое решение помогло ему нацепить понимающую улыбку и успокоить взволнованную произошедшим девушку. Ему не больно, пустяки. Он смотрел в ее голубые глаза и понял одно — если она к завтрашнему утру не отвернется от Рокаэля — он отвернет ее насильно. Он слишком долго кипел в котелке, томился и выжидал, когда же она отведает его и поймет — Маркель лучший. Но момент не наступал, хоть мужчина и считал, что любая бы на ее месте прыгала от счастья. Но не она, не та, которую он так сильно хочет. Он искренне полагал, что вел себя безукоризненно. Что вел свой народ вместе с ее на сражение, выступал союзником, этаким прекрасным принцем. Что всегда показывал готовность прийти на помощь и защитить своим телом, как тогда, на скалах, когда подставил свою спину под камнепад. И он не держался за свою спину, как Рокаэль за ногу, сделал вид, что и травмы‑то нет. А Оливия до сих пор не поняла, кто здесь настоящий мужик. Кто вытирает ее слезы, кто подставляет плечо, кто успокаивает. Маркель ждал достаточно. Он переварился, и теперь ему даже стало неважно, что укради он Оливию, она первое время будет его ненавидеть. Полюбит. Он заставит ее полюбить! Ограничит весь ее мир одним им. Она будет видеть только его, разговаривать только с ним, дышать только им… Про себя он дал Оливии время до завтрашнего утра. Если она не одумается, не откроет глаза на 'мерзавца' Рокаэля, он не только подставит его. Он не будет больше сюсюкаться с девушкой. Возможно, именно твердая рука, управляющая ее действиями именно и нужна девушки. Она ведь дочка лорда — привыкла к властным замашкам. А он все нежностями, подарками, широкими жестами…. Его передернуло от воспоминания амулета матери, расколотого пополам. Маркель сразу понял, кто преподнес ему 'подарок', но мужчина никогда не стал бы мстить так примитивно при всех. Он подготовил для него кое‑что интереснее… Мимолетная улыбка коснулась губ Милары, когда она столкнулась в коридоре с Рокаэлем. Через секунду она уже забыла о встрече, так как девушка была очень далека от будней замка. Пока все дамы перетряхивали свои вещи в сотый раз, добавляя к списку украденного все новые и новые пункты, пока Сандар проводил личное разбирательство над огненными, у которых нашли украденное — девушка летала в облаках. И она летала бы и дальше, если бы опять не столкнулась с Рокаэлем. В той же форме, что и всегда, но что‑то не то. Наметанный за время проживания у дотошных гномов взгляд сразу распознал, что две пуговицы сверху расстегнуты, а бляшка у ремня хоть и того же цвета, но другой формы. Милара не знала, была ли бы она так же наблюдательна, если бы для гномов не были важны такие вещи, как родовые пояса, которые говорили о своем владельце больше, чем топоры, на ручках которых выжигались заслуги. Или если бы гномы считали постыдным не застегнуться на все пуговицы до единой. Но факт остается фактом и девушка верила своим глазам. Она не сомневалась не в своем уме, не в своей памяти, как бы не была погружена в эйфорию влюбленности. В замке было два Рокаэля и Миларе захотелось узнать, почему она до этого ни разу не видела брата — близнеца Рокаэля. Но откуда он ее знал тогда? Банальная вежливость к гостям замка? Возможно… Милара могла это предположить принимая во внимание, что еще не все знает о менталитете драконов. Это у гнома считалось недостойным здороваться с тем, с кем ты не представлен по работе или близкими. Другим вариантов у гномов не было. Работа и дом, никаких развлечений. Милара повела плечами, прогоняя картинки из прошлого. Теперь у нее другая жизнь, а уж драконы умеют все — и воевать, и путешествовать, и веселиться. На протяжении всей жизни у гномов ее внутренний ребенок не смел показывать головы. Он и сейчас осмелел лишь чуть — чуть, но Милара очень надеялась, что у нее еще все впереди. Тем более, у нее есть все понимающий Навир. И он обещал как только все эти неприятности закончатся, показать ей самые знаменательные места и самое главное — уличный цирк. *** Когда в дело вмешивается случай, кто‑то видит в этом знак судьбы. А кто‑то, как Маркель, считает, что это личная месть свыше. Но он бы не был самим собой, если бы сдался на волю фортуны. Нет, мужчина был уверен, что любую ситуацию можно повернуть в свою пользу, если только хорошенько пораскинуть мозгами. Когда он, убедившись, что Рокаэль ушел в замок выскользнул на улицы, он никак не ожидал, что столкнется с только что прилетевшим отцом. Да еще и тогда, когда сам он выглядит как снежный дракон. Вот только отец может его почуять, у родственников очень сильная кровавая связь, которая позволит пожилому мужчине почувствовать в нем родственную магию. Зря Маркель понадеялся, что утряс все вопросы с кражей с Сандаром. Возможно, он так был занят свой одержимостью — Оливией, что не уделил этому должное внимание, а снежный лорд решил подстраховаться. Что ж, неглупо с точки зрения того, чьи владения совсем недавно находились под угрозой. И сейчас он злился на самого себя, что не мог этого предугадать. Он лишь увидел доказательство вины своих людей, результаты допроса, и согласился на то, чтобы их судили снежные драконы. Трое огненный оказались под ударом, и он даже не стал с ними беседовать лично, разочарованный в этих воинах. А вот отец бы никогда не допустил такой оплошности. Маркеля с детства бесило, что отец мог до обморока беседовать со своими людьми, а вот для своего сына он не мог найти и минутки. Никогда не держал на коленях, не носил на плечах. Если мальчику было больно — он говорил, что так и надо, он же живой. Это только мертвые ничего не чувствуют… Что он только не делал, чтобы привлечь внимание отца — все напрасно. В самом начале, когда ему только наняли целый штат преподавателей, он учился так, что чуть не посадил идеальное зрение дракона, сидя ночами над учебниками. Но никакие вершины знаний не радовали отца, тот смотрел в бирюзовые глаза сына, так похожие на глаза его жены и прогонял его прочь. А на смену хорошему мальчику пришел плохиш. И оказалось, что даже гнев отца был лучше, чем его равнодушие. Из‑за отрубленных голов животных, которые Маркель подкладывал своим учителям, его отец вызывал его в свой кабинет и долго отчитывал. Внимание было получено, пусть и с кучей нравоучений и выволочек, но это были те минуты, которые отец тратил только на него. И он втянулся в роль этого плохого мальчика. И когда тогдашний огненный лорд понял, что если так дальше пойдет, то передавать титул будет не кому, так как народ не примет такого главу, то взялся за его обучение лично. И Маркель стал менее жесток и проказлив. Годы шли, он взрослел, и стал относится к своему отцу так же, как тот относился к нему раньше, возвращая все безразличие назад с лихвой. Отец старел, менялись его взгляды на жизнь. Но и взгляды Маркеля поменялись. Ему больше не нужен был отец. И вот упомянутый родитель стоит здесь. Опять примчался, думая, что сын может попасть под удар или подозрения. Ха! Маркель посмотрел на огненных, обступившего его отца и сыплющих приветствиями. А потом посмотрел на руки Рокаэля, которыми сейчас были его собственные руки и подумал: 'А почему бы и не убить одним выстрелом двух зайцев?' Собственные противоречия так занимали все мысли Оливии, что когда к ней в комнату вбежала удивленная Милара, её начала грызть совесть, что она ни на шаг не сдвинулась с места на пути обретения найденной девушки своих родных. Точнее, одного предполагаемого родственника.
