Мне говорили, что мои губы обладают целебными свойствами. Особенно если их использовать между бедер. — В голосе Кингфишера звучало обещание, сотканное из темного шелка. Соблазнительное. Немного волнующее, если быть честной. Но я была не расположена к честности. Я была раздражена и меня уже тошнило вздрагивать каждый раз, когда какая-нибудь веточка касалась моей руки. Я хотела, чтобы эта маленькая полуночная прогулка поскорее закончилась.
— Я удивлена, — фыркнула я.
— Почему?
— Удивлена, что ты предлагаешь провести какое-то время между моих ног. Особенно после того, как я стащила у тебя нечто столь ценное в прошлый раз, когда обманом заставила тебя приблизиться ко мне.
Я заметила, как плечи Фишера затряслись, словно он смеялся.
— Ты действительно думаешь, что я не заметил, как ты взяла кольцо?
— Я уверена, что ты не заметил.
— О, да ладно тебе. Я понял, что ты задумала, как только ты забралась ко мне на колени.
Кажется, я бы предпочла густую тишину, пронизанную предсмертными криками, самодовольному тону Кингфишера.
— Боги, ты ведь ненавидишь это, правда? Быть одураченным человеком. Почему ты не можешь просто признать, что я тебя провела?
— В Санасроте наступит зима, прежде чем ты обманешь меня. — Он сказал это так уверенно, словно это было очевидным фактом. — Я понял, как только ты вошла в кузницу, что ты что-то задумала. Признаюсь, меня заинтересовало, что ты затеваешь.
— Ух ты. Ты предпочитаешь продолжать врать и копать себе яму еще глубже, чем признать правду. Твое самомнение впечатляет, Фишер.
— Я не лгу.
— Серьезно.
— Серьезно.
— Хорошо. Отлично. Скажи мне тогда, как же я выдала себя, если было так очевидно, что я что-то задумала?
— Ты принесла с собой в кузницу сумку. Сумку, набитую едой и одеждой. Иначе говоря, припасами.
— Откуда ты знаешь, что в ней были еда и одежда?
— Потому что я посмотрел, когда ты не видела.
Мой рот приоткрылся от возмущения.
— Засранец! Ты не имеешь права рыться в чужих сумках!
— Это говорит воровка, которая украла ценное украшение прямо с моего пальца. И при этом терлась о меня всем телом, чтобы отвлечь.
Он был прав. В прошлом я совершала множество неблаговидных поступков, чтобы получить то, что мне было нужно. Но целовать кого-то так, как Кингфишера, мне никогда не приходилось. Я не собиралась целовать его так. Это произошло случайно. В данный момент у меня не было желания заниматься более глубоким самоанализом.
— Значит, ты хочешь сказать, что я все-таки отвлекла тебя, — возразила я.
Он только рассмеялся.
— А я-то злился, что мне придется таскать за собой беспомощного, бесполезного человека, который будет только обузой. Но, оказывается, с тобой не скучно! По крайней мере, я могу рассчитывать на то, что ты меня немного развлечешь.
Честно. Он был таким куском дерьма. Как он мог так себя вести? Я была там, в кузнице. Я чувствовала его руки на своем теле. В волосах. Как настойчиво он исследовал языком мой рот. Он отвлекся, точно.
— Ты полон дерьма. Я почувствовала, как сильно ты… — Я захлопнула рот. Мои щеки вспыхнули, и я была близка к тому, чтобы смутиться.
Кингфишер остановил свою лошадь, вынудив Аиду тоже остановиться. Кэррион покачнулся на крупе, едва не свалившись с лошади, но Кингфишер, казалось, не заметил этого или ему было все равно. Он повернулся в седле, и в уголках его рта заиграла порочная ухмылка.
— Как сильно я что, человек?
— Ничего! — Я ответила слишком быстро, чтобы это выглядело непринужденно. — Все, что я хотела сказать, это то, что… что ты отвлекся, ясно? Твои руки…
— Мои руки могут действовать независимо от разума. А мои мысли были прикованы к тому, что делали твои, и позволь мне сказать тебе, человек. Ты далеко не такая ловкая, какой, кажется, себя считаешь. Ты чуть не вывихнул мне палец, дергая за это проклятое кольцо…
— Как ты смеешь! — Аида остановилась рядом с лошадью Фишера и стала топтаться на месте, стремясь снова начать движение, в результате чего я оказалась слишком близко к воину. Воспользовавшись этим, я замахнулась на него ногой, но он подстегнул своего жеребца и ушел от удара.
— Полегче, человек. Попадешь в Билла, и он ускачет отсюда. Ты хочешь оказаться одна в этом лесу? В темноте?
Я не собиралась доставлять ему удовольствие, отвечая на вопрос. Вместо этого я состроила ему рожицу, убирая ногу обратно в стремя.
— Билл? Кто называет свою лошадь Биллом?
— Я называю. Не хочешь поехать первой? — Он жестом руки указал на тропинку, которая, как я предполагала, была там, но я ее не видела.
— Нет.
— Я так и думал.
Вскоре мы наткнулись на дорогу. Насколько я могла судить, она была пустынна, но ее явно часто использовали, потому что снега на ней не было. В раскисшей грязи виднелись глубокие колеи, а в них — отпечатки копыт, лап и таких огромных ног, что я содрогнулась при мысли о том, кто мог их оставить. Копыта наших лошадей чавкали по отвратительной черной грязи, пока они шли вперед.
Нашим пунктом назначения было ветхое двухэтажное каменное здание, расположенное прямо на берегу широкой замерзшей реки. Его крыша была покрыта слоем соломы толщиной в два фута, сверху лежал тонкий слой снега. Из маленьких окон лился свет. Когда дверь в передней части здания открылась, в ночь выплеснулись смех, болтовня и половина строфы нестройной песни, вместе с высокой широкоплечей фигурой, которая, пошатываясь, сделала пять неуклюжих шагов и рухнула лицом в сугроб.
Кингфишер придержал своего коня, когда в поле зрения появилось здание. Какое-то время он сидел и смотрел на него, слегка приоткрыв рот, с незнакомым, задумчивым выражением на лице. Я нахмурилась, пытаясь понять, что именно он видит. Можно было подумать, что он рассматривает одно из архитектурных чудес Ивелии, но с того места, где сидела моя ноющая задница, оно чертовски напоминало таверну.
— Мы тут заночуем? — спросила я, кивнув в сторону заведения. Мужчина, вывалившийся из таверны, стоял на четвереньках
