будь же ты человеком!
— Прочь, старая! — Ганс с силой отталкивает меня от своих вещей. Я падаю на спину и стонаю от боли. — Уходи, прокаженная! Нечего честных людей трогать.
— Мне… Только на хлебушек… Немного нужно!
— Пропьешь! У тебя на морде все черным по белому писано — пьяница ты! Грешная! Прочь от меня, пока не запинал до полусмерти!
Парень пинает меня по спине, заставляя отползать. Занавес снова опускается, парни убирают ненужные вещи, ставя на их места другие. На этот раз перед зрителями предстает Джес. Она неспешно прогуливается по улице. На ней дорогое платье со шлейфом, пальцы унизаны кольцами, на голове шляпка с перьями. Бабушка Летти играет пожилую аристократку. На её пути появляюсь я и прошу подать мне на пропитание. Она кривится и отворачивается. Я бегу следом, преграждая дорогу.
— Отойди от меня! — фыркает дама. — Моему носу неприятен твой ужасный аромат!
— Подай на хлеб, — говорю, протягивая к ней руки.
— Поди да сама заработай! — Джес отворачивается и быстро бежит в противоположную сторону. Я за ней.
— Не могу! Никто на работу брать не хочет! Да здоровье уже не то…
— Чем же ты всю жизнь занималась? Дурака валяла? Вот и получай по заслугам.
— Всю жизнь на благо родины трудилась. Детей на ноги поднимала. Сын год назад скончался, дочь уже как десять лет назад померла. Никому я не нужна… Одна я...
— Ну вот погляди на меня! — Джес покрутилась на месте, давая себя рассмотреть. — Я тоже всю жизнь работала. Руководила отцовским предприятием. И что теперь? У меня самый большой дом на улице! Самый вкусный ужин, аромат которого заставляет облизываться всех соседей! Самый красивый туалет, — бабушка проводит рукой по дорогой ткани наряда, — и все соседки завидуют мне!
— Тогда у вас точно найдется лишняя монетка для меня! — обрадовалась я.
— Не найдется! Я презираю таких, как ты, юродивая! Ты бессмысленно прожила свою жизнь, так влачи своё бренное существование сама! — топнув каблуком, дама уходит.
— У нее самый большой дом, самый вкусный ужин, самый красивый туалет… И самая черная душонка! — я горько усмехнулась и поковыляла за сцену.
После аристократки мне встретился личный помощник короля. Его роль сыграл Гарри. Лорд не хотел долго говорит со мной, а потому всучил медяк и прогнал.
Наступила холодная зимняя ночь. Гарри и Ганс поставили стены, на которых был изображен город во тьме. Я сижу посреди дороги, медленно падает снег, играет тягучая музыка, отражающая уныние и грусть.
— Помогите же… Хоть кто-нибудь… — говорю тихо, при этом дыша на ладони и растирая их. — Пожалуйста… Мне холодно, голодно… Ног не чувствую…
Мимо проходит Мелиса и Летти. Обе в дырявых валенках и обдрипанных накидках.
— Скорее, дочка, скорее! — говорит Мелиса. — Давай ножками, милая, а то замерзнем и обратимся сосульками!
— Ах, мамочка, а такое разве возможно?
— Возможно! — отвечаю вместо «мамы» я. — Погляди, например, на меня. Ещё пара часов и я стану самой настоящей сосулькой. Видно, Бог так решил наказать меня за грехи мои…
Эалвейн и Летти подходят ко мне.
— Чего же вы тут расселись? На земле-то? Холод собачий!
— А где мне сесть прикажете, уважаемая? На лавчонку садишься подле подъезда какого — так кричат, чтобы ушла. Не хотят на меня смотреть через окна. Ни в таверну, ни в кабак не пускают погреться, везде выгоняют. Только земля родная и остается…
— Ох! — мать и дочка страшно удивились и зацокали языками. Летти попросила Эалвейн нагнуться и шепотом предложила забрать меня к ним домой на время холодов.
— Милая, но нам самим кушать нечего… — протянула Мелиса.
— Но ведь нельзя бросать её здесь! Замерзнет, заболеет. Так глядишь и… — девочка прикусила язык и огляделась по сторонам, а после договорила с опаской: — умрет…
— Что ты такое говоришь, дочь! А ну сплюнь живо!
По итогу Летти смогла уговорить маму взять меня в дом погреться. Они вместе помогли мне встать и мы медленно двинулись за сцену.
Дальше история разворачивалась очень знакомым мне образом. Я делала ровно тоже самое, что и ведьма в моем доме. Доводила хозяйку — мать одиночку, до белого каленья. Заставила их открыть последнюю банку солений, из оставшейся муки испекла себе хлеб и съела, не поделившись. Разбила сервиз, доставшийся Мелисе от покойной матери. Однако они сдерживали себя и не прогоняли меня на улицу. После я пожаловалась на больную спину и отжала у них единственную кровать. Но и здесь они лишь сдержанно улыбнулись и улеглись на сыром полу.
Занавес опустился. Парни сменили стену с окном, за которым стояла черная ночь, на почти такую же, только за окном был рассвет.
Хозяйка дома что-то готовит, дочка играет с деревянными самодельными куклами, а я все лежу на кровати и лишь недовольно прикрикиваю на хозяйку:
— Где же завтрак?
— Сейчас-сейчас! — отзывается Мелиса, лишь громче стуча поварешкой об старую облезлую посудину. — Садитесь за стол, доставайте тарелки и ложки!
Мы уселись за маленький грубо сколоченный столик и принялись есть.
— Это была последняя горсть крупы… — призналась Мелиса.
— Ничего страшного, — пожимаю плечами я. — Купим ещё!
— Эх… Было бы на что покупать…
— Бог поможет, — изрекаю я, доедая кашу. Ударив рукой по столу, я встаю. — Мне пора идти.
— Куда же вы пойдете? — удивляется Эалвейн. — Вы нам ничуть не мешаете. Можете остаться ещё…
— Благодарю, добрая душа. Сколько я о помощи просила — вы первые пригласили меня в свой скромный дом. А потому мне нужно отблагодарить вас сполна за вашу честность, чистоту и любовь к миру и жителям его. — Выйдя из-за стола, я щелкаю пальцами. Плащ на мне вспыхивает зеленым магическим пламенем. От него меньше всего неприятного дыма. Незаметно сняв нос, я отстегиваю замочек на спине, на котором крепился край длинной юбки. Белоснежное платье рассыпается многочисленными складками по полу. На месте старухи стоит удивительно прекрасная волшебница.
Дочь и мать вскрикивают от легкого испуга.
— Не бойтесь меня, — я низко кланяюсь. — Я — Богиня Света. И вот моя благодарность! — звонкий щелчок пальцами и с потолка посыпались монеты. Они, естественно, не настоящие. Это тонко нарезанные деревянные кругляшки, обернутые
