Как будто бы я не держу ухо востро.
Я протянул ему бутылку.
— Наверное, она рада снова спать на нормальной кровати.
Я же не идиот. Понимаю, что эти двое, скорее всего, были вместе в этой кровати. Ревность разрывает на части.
Засунув руку в карман, я повертел в ладони одну из самых дорогих мне вещей: телефон, украденный у сводного брата. Я хранил его, вместе с диктофонной записью рассказа Эви о её жизни, в своём рюкзаке в пещере… merci mon Dieu [19]. Учитывая то, как Доминия и Эви недавно смотрели друг на друга, скоро только так я и смогу услышать её голос.
— Тебе, конечно же, не удалось её отговорить?
— Нет, стоит на своём.
— Я не отпущу её одну. Поеду без оружия, если придётся.
Смерть сделал глоток.
— Она просила проследить, чтобы ты не вмешивался.
— Но ты же не станешь её слушать?
— Как знать, — сказал он и в ответ на моё недовольное выражение добавил, — возможно, мы принесём больше пользы, отвлекая противника. Я мог бы выманить и убить нескольких зверей Фауны, а, если повезёт, даже спровоцировать Гейба пересечь границу сферы.
— Хочешь вернуться к сфере? Но если ты попадёшься, то убьёшь нас с Эви. Ты — бомба замедленного действия, помнишь?
— Я не попадусь, я слишком быстрый.
— Разве дело в скорости? Просто я не верю, что ты сможешь оставаться в стороне, если что-то пойдёт не так. Вот представь: на Эви напали волки, а тебе всё равно нельзя перейти черту.
— Держаться в стороне будет сложнее всего. Сражаться легко. Пойти на гибель легко. Сдержать порыв защитить её будет невыносимо. Но я соберу волю в кулак, — ответил он и протянул бутылку обратно.
Я отхлебнул виски и спросил:
— Императрица когда-нибудь в прошлых играх превращалась в ведьму насовсем?
— Она всегда была красной ведьмой. Никакого альтер эго попросту не существовало. Вечно красные волосы, вечно зелёные глаза.
И судя по рассказам, это была ужасная сущность. Так что же именно мы разворошили в Джубили? Во что Эви может превратиться уже завтра?
Новый порыв ветра пошатнул тарелку, стряхнув на землю груды снега. Я плотнее закутался в куртку и сказал:
— В одном Эви права. Ей необходимо попасть в замок.
— Если бы я обустроил запасное убежище, замок не был бы настолько важен. Я думал, что смогу предусмотреть всё, но не смог. Никто бы не смог. Я оставил своих жену и ребёнка беззащитными, а теперь всерьёз рассматриваю вариант, в котором ей придётся самой отвоёвывать замок.
— Неужели тебе никогда не приходила в голову мысль о запасном убежище?
— В прошлом такой необходимости не возникало. Я вырос в крепости, где сильный меч был гарантией защиты для всех. А я — самый сильный меч из ныне живущих. Так что спишем этот промах на самонадеянность.
— А я вырос в месте, где защиты было ждать не от кого, и рано понял, что жизнь непредсказуема. Так что спишем мою предусмотрительность на жизненный опыт.
— Сейчас он хорошо послужил тебе, смертный.
Примерно то же самое о моих жизненных трудностях до Вспышки говорила и Эви. Действительно ли все перенесённые невзгоды в итоге дали мне преимущество?
— Ладно, допустим, она убьёт Пола. Что дальше?
Неужели они думают, что я просто позволю им продолжить свою семейную жизнь? Ведь Эви нужна мне как воздух.
— К моему сожалению, у тебя больше шансов, — сказал он и озвучил мою собственную мысль, — ты единственный кроме меня, кто знает, каково это: так сильно её желать.
— Я понимаю, что ты хочешь вернуть её, вернуть свою семью. Но один раз я уже сошёл со сцены, и ты чуть её не убил.
— Да, — сдавленно ответил он.
После схватки с Рихтером я сказал Эви, что если буду уверен в Доминия, то не стану им мешать. А значит, мне нужно кое-что выяснить.
— Хотел бы я взглянуть на всю эту ситуацию с твоей стороны. Побывать в твоей шкуре.
Жрец посмотрел на сферу.
— Побывать в моей шкуре? Не советовал бы.
Теперь я чётко вижу, какой была его долгая жизнь. У меня самого не осталось родных. Не осталось близких друзей. Все, кроме Эви, умерли, а я живу дальше. Он живёт так два тысячелетия.
— Вот твоя ненависть к Эви. Сколько её было от Пола? Сколько от тебя? Помоги мне понять.
— Как я тебе помогу, если и сам понимаю с трудом.
— Но ты же понимаешь, что прошлое должно оставаться в прошлом. Вы ведь были счастливы вместе, non?
— Я знал, что она страдает из-за тебя, но надеялся, что вместе мы со всем справимся. А потом выяснилось, что она в положении. Ты не представляешь, как я был потрясён. Я считал себя самым счастливым человеком на земле.
— И был прав. В день охоты на льва, я видел тебя в окне замка. И задумался: осознаёшь ли ты, чего лишился? Что лучше: получить всё и потерять… или никогда не знать счастья?
Хотя для меня уже поздно. Всего я никогда не имел, но испытал достаточно, чтобы лишившись этого, сломаться.
— Даже тогда я чувствовал потерю, — он посмотрел мне в глаза, — а ты проницательный, смертный. В который раз напоминаешь мне, за что она в тебя влюбилась.
Я разозлился сам на себя, потому что его слова мне польстили. Но, в конце концов, он мудрый бессмертный. Мудрый, даже не принимая в расчёт прожитые века.
— Да, я имел всё и всё потерял, — добавил он и сжал кулаки, будто готов был ударить сам себя. Или Пола?
— С чего всё началось?
— Сначала в голову стали приходить странные мысли. Я начал размышлять о прошлом больше, чем когда-либо. В подсознании засели воспоминания о давних предательствах. Теперь я знаю, что Пол уже тогда тренировал свои способности. Активировав силы полностью, он убедил меня, что Императрица предаст снова, что она врёт о ребёнке. Я был уверен, что она меня загипнотизировала. Ты не представляешь, каково это — быть под внушением.
— Я многое могу представить.
Эви под контролем Жреца чуть не стала каннибалом.
— В колоде Таро моя карта в перевёрнутом положении символизирует неспособность к переменам. Это и стало почвой для разгорания ненависти. Я кипел от злости как никогда. Ненавидел ли я её в прошлом? Да. Но ведь я всё переосмыслил. Перерос. Вы ведь вначале тоже не поладили, но сейчас мы не говорим о ненависти.
— Не поладили — это мягко сказано, — я со вздохом поднёс бутылку к губам, — я считал её высокомерной стервой.
Я и представить не мог, кем она для меня станет, когда называл её bonne á rien.
Не годной ни на что… только на то, чтобы осуществить все мои мечты.
— Под внушением Пола ты забываешь всё хорошее. Он заставляет зациклиться лишь на негативе.
Я толкнул Жнеца локтем, передавая ему бутылку, и он снова сделал глоток.
— Даже после всего, что я наделал в прошлом, после того, что причинил своим родным… я чуть не повторил это с той, которую люблю больше жизни.
— Эви рассказывала о том, что с ними случилось. Говорила, что вы были близки.
— Очень, — ответил он, вглядываясь в сферу, — я обожал свою мать. А отец был мне лучшим другом. Я хотел жениться и мечтал, что их ребёнок будет расти рядом с моим. Но вместо этого я всех их убил самым болезненным способом, который только можно представить.
— Ты не виноват.
— И всё же…
Он до сих пор страдает, и это чувство навсегда. Я знаю это как никто, потому что тоже буду вечно страдать из-за ma mère.
— А ты был близок с матерью? — спросил он, прочистив горло.
— Насколько мог. В последние годы с ней было непросто, — она перестала надеяться; а разве я, потеряв Эви, не перестал бы? — ma mère говорила, что в нашей семье все влюбляются раз и навсегда. Она любила и потеряла любовь. Говорила, что чувствует себя так, будто лишается частички души каждую секунду день за днём.
— Что с ней произошло?
Рука сама потянулась к чёткам. Только что Жнец признался, что убил своих родных. Смогу ли я быть таким же откровенным? Как он однажды сказал: «Если не можешь говорить о своих поступках, то не совершай их».
