сейчас я колебался, не желая принуждать его.
Я не хотел заставлять его или обращаться с ним как с обычным заключённым.
Выражение его глаз снова изменилось.
Сейчас он казался почти задумчивым, глядя на заснеженную территорию загонов по другую сторону сетчатого забора.
Всматриваясь в это почти детское лицо, я снова задался вопросом, что я делаю.
Я должен был позволить Кэт повалить его на землю электрошокером.
Мне следовало просто отступить, позволить моему юниту справиться с этим. Я должен просто стереть это из своей памяти, позволить им утащить рыжеволосого видящего обратно к тому, кому он принадлежал в лабораториях, и забыть, что это когда-либо происходило. Что я делаю? Чего, по моему мнению, это поможет добиться?
Я уставился на шею видящего, на ошейник, ограничивающий способности видящего. До сих пор я почему-то не обращал внимания на необычный металл светлого цвета, возможно, потому, что был слишком занят разглядыванием света видящего, глаз и этого лисьего угловатого лица.
Теперь я не мог не заметить, что это не было похоже ни на один органический ошейник, который я когда-либо видел раньше, и уж точно не на те, что носили заключённые по другую сторону забора.
Я собирался снова попытаться заговорить с Терианом, чтобы убедить его последовать за нами внутрь, когда видящий повысил голос, заговорив странно громко в воцарившейся тишине.
— Почему он бросил меня? — сказал Териан.
Он посмотрел на меня, и его янтарные глаза расфокусировались, заблестев от непролитых слёз.
— Почему?
Я нахмурился. Горечь вплеталась в мои мысли, меняя цвета моего света в пространстве Барьера. Я боролся с болью, которая поднималась во мне, но я уже понял.
Дигойз.
Для Териана всё всегда сводилось к Дигойзу.
Всегда.
Как только я подумал об этом, он повернулся, глядя на меня своими янтарными глазами.
— Реви’, — сказал он серьёзно. — Я должен был сказать тебе. Я должен был сказать тебе раньше.
— Сказать мне что, Терри?
Губы видящего поджались.
— Я должен был сказать тебе. До того, как всё пошло так… неправильно. До той сучки Рейвен. Она неправильно с тобой обращалась, Реви’. Она не заслуживала тебя…
Видящий печально щёлкнул языком, качая головой.
— Она тебе не подходила, Реви’, — сказал он, его глаза и голос были серьёзными. — Она была нехорошей женщиной. Неуважительной. Она плохо относилась к тебе, Реви’… недобро. Очень, очень недобро. Недобрая душа. Нехорошая душа. Не такая, как ты.
Он посмотрел на меня снизу вверх, и его светлые глаза были такими открытыми и уязвимыми, что я вздрогнул.
— Я должен был сказать тебе, Реви’, — сказал он. — Это моя вина. Это моя вина, что я не сказал тебе. Может быть, всё было бы по-другому…
Я нахмурился ещё сильнее.
— Не сказал ему что, Терри? — холодно рявкнул я. — Что ты должен был сказать этому трусливому, предательскому, дезертировавшему придурку-любителю червей?
— Что я люблю тебя, — просто сказал Териан, и его свет открылся ещё больше.
Я вздрогнул от боли, чувствуя, как мои челюсти превращаются в гранит.
— Я люблю тебя, Реви’, — сказал он.
— Заткнись, — прорычал я.
— Но почему? Я люблю тебя, Реви’. Я должен был сказать тебе.
Я отвернулся, нахмурившись, и в этот раз мне пришлось подавить желание ударить его.
Тем не менее, открытость света другого мужчины подействовала на меня.
Это подействовало на меня настолько, что я сделал полшага назад, борясь с более сильной реакцией в моем aleimi, сильной болью в груди — наряду с яростью, от которой на мгновение перехватило дыхание. Другой мужчина лишь наблюдал за мной, и та смущённая открытость всё ещё змеилась вокруг его света, ища того же в моём.
Ища того же в Дигойзе.
Заставив себя отвести взгляд от этого лица, я закрыл свой свет.
Я сделал ещё один шаг назад, резко выдохнув. Борясь с болью, которая хотела проникнуть глубже в мою грудь, я стряхнул её, сердито вытирая глаза.
Я повернулся, бросив на Кэт тяжёлый взгляд.
— Сделайте это, — сказал я, не отвечая на вопрос в её глазах, или в глазах Пауло, или Джаэлы, которая стояла рядом с ней. — Вырубите этот кусок дерьма.
Затем я посмотрел на Рингу, сжав челюсти так сильно, что стало больно.
— Убедитесь, что вы получили достойное сканирование тех видящих, с которыми он разговаривал, — добавил я, указывая на террористов по другую сторону забора. — Приведите этого большого ублюдка на допрос… если только вы не получите приказ из Центра не делать этого. Я возвращаюсь внутрь.
Развернувшись на каблуках, я даже не посмотрел, выполняются ли мои приказы.
«Мне и не нужно было этого делать», — сказал я себе.
Они из Организации.
Я уже знал, что они последуют моим словам.
Глава 22. Дурной сон
Бараки посетителей, Восточная сторона
Работный лагерь Парват Шикхар
Королевство Сикким, Северная Индия
13 марта 1979 года
Я видел сон.
Я знал, что вижу сон, но от этого всё не ощущалось менее реальным.
— Чтоб ты сгнил в отбросах Барьера, ridvak паразит! — зашипел ребёнок, плюясь в меня.
Я использовал свою руку во сне, чтобы стереть слюну с визора шлема. Мои губы во сне хмуро поджались.
Они меня ненавидели. Они все меня ненавидели.
Когда тебя ненавидят, это выматывает.
Я любого из них мог вырубить, послав один сигнал из своей гарнитуры в их ошейники. Ребёнок мог бы валяться на земле, орать в агонии… а потом выблевать свои внутренности и утратить контроль над кишечником.
И чего ради? Он правда думал, что я не слышал это дерьмо тысячи раз до него?
За ребёнком стояло лицо и тело, которое я узнавал.
Крикев. Я знал, что после моего ухода он будет насиловать мальчика.
Он хотел, чтобы я вырубил ребёнка. Он держал свой член в руке и ждал.
Мир не изменится.
Что бы мы ни делали, он не изменится.
Возможно, это естественный отбор, как и утверждали червяки — прополка расы от тех, кто слишком туп, чтобы выучить бл*дские правила. Тупые или умнели, или погибали, оказываясь жертвенными овцами на алтаре, чтобы остальные научились на их примере.
Они служили обучающими инструментами.
Они выполняли роль катарсиса для людей и видящих.
Подумав об этом, я ощутил прилив тошноты разделения.
Я не хотел быть один.
Никто из видящих не хотел быть один.
Но я не знал иного.
Мои родители… далёкое воспоминание.
У меня были любовники, друзья.
Все эти лица просто превращались в статический шум.
Слишком много лиц, одно лицо.
Я был молод для видящего. Слишком молод.
Передо мной тянулись
