неуместный свет от маленького личика и ощущение, будто я откуда-то её знал.
Эта мысль была резкой, отчётливой, странно уверенной.
Мой разум померк прежде, чем я это понял.
Затем надо мной нависло другое лицо.
Видящий с лисьим лицом улыбался мне, стоя босиком в снегу под высокой зазубренной скалой, которая выделялась чёрными и белыми линиями на фоне зимнего неба.
То небо теперь сияло синевой за головой Териана, но его рыжевато-каштановые волосы трепал холодный ветер.
Териан держал в руках того же ребёнка.
По его рукам текла кровь, пропитывавшая рубашку, пропитывавшая тонкую ткань его форменных штанов, оставляя капли крови на чистом белом снегу у ног.
Видящий смотрел на свёрток в своих руках и улыбался, прижимая его к груди и не замечая крови, что капала на её одеяльце или кожу.
— Привет, дорогая, — пробормотал он ей, посылая тёплые клубы света.
Затем, увидев меня, он улыбнулся, и моя тошнота усилилась.
— Я люблю тебя, — сказал мне видящий ласковым тоном. — Я правда люблю тебя, Реви’… так сильно. Помоги мне, брат. Помоги мне освободить их.
Я чувствовал, что задыхаюсь.
Я хотел его убить.
Я хотел задушить его голыми руками, избивать, пока он не лишится способности ходить.
Ещё сильнее я хотел убить ребёнка.
Я никогда в жизни не хотел убить другое существо так сильно.
…но бл*дь, я не мог пошевелиться.
Глава 23. Совсем ничего
Бараки посетителей, Восточная сторона
Работный лагерь Парват Шикхар
Королевство Сикким, Северная Индия
13 марта 1979 года.
Я резко проснулся.
Я лежал на койке, запутавшись в простынях. Вспотев.
Часто и отрывисто дыша.
Всё ещё в Индии. Всё ещё в проклятых горах Сиккима.
Нас завалило снегом, как я и предполагал.
У меня болел живот от дешёвой водки и этого грёбаного мясного рагу, которым они всех угощали. Наверное, из кролика. Может быть, из лошади… или собаки.
Я не хотел знать тогда и до сих пор не хотел знать.
Как и во многих частях Азии, они называли это «говядиной», но я-то знал. Что бы это ни было, сейчас это обернулось против меня, проникая сквозь боль разлуки, от которой я страдал, и мне захотелось кричать, колотя кулаками по стенам.
Я хотел закричать в темноту своей комнаты, но у меня не было слов.
Мне нечего было сказать, даже богам.
В конце концов, это чувство прошло.
Долгое время я просто лежал там, чувствуя, как моё сердце колотится о рёбра, как боль сворачивается и перестраивается в моём свете.
Когда я снова взял своё дыхание под контроль, мои челюсти напряглись. Достаточно, чтобы причинить боль.
Я дотронулся до гарнитуры, послав сигнал Кэт.
Было уже поздно. Своим светом я мог чувствовать, насколько уже позднее время, но сигнал пульсировал только дважды, прежде чем она ответила на вызов.
Я не стал утруждать себя приветствием.
— Хочешь потрахаться? — спросил я у неё.
Наступила тишина.
— Где ты? — спросила она затем.
— Шестая комната, — сообщил я.
Она не потрудилась ответить.
Линия оборвалась, и я просто лежал там, борясь с мыслями, проносящимися в моей голове, силясь взять свой свет под контроль, прежде чем она доберётся до моей двери.
Боль не проходила.
Я чувствовал, как всё моё тело борется с этим.
Я боролся с болью и одновременно искал её источник.
Я боролся с ней. Мой свет боролся с ней, пытаясь проникнуть глубже и в то же время отстраняясь, иногда делая это одновременно.
Я чувствовал желание. Я также испытывал отвращение… иногда в одно и то же время.
Мне приходилось прикладывать усилия, чтобы не навредить ей.
К счастью, она, казалось, не возражала.
Если уж на то пошло, чувство, которое я улавливал от неё, было нетерпением, желанием…
— Тогда просто сделай это, бл*дь! — огрызнулась Кэт. — Перестань думать об этом. Боги. Я не человек, брат. Ты действительно так смягчился из-за своей привязанности к червям?
Мои челюсти напряглись ещё сильнее.
Я не знал, видела ли она это в темноте.
С другой стороны, она была видящей. У неё имелась боевая подготовка. Вероятно, она могла видеть в темноте так же хорошо, как и я. Возможно, лучше, поскольку она была женщиной.
В любом случае, мне пришлось бороться с собой, чтобы не ударить её после того, как она это сказала.
Мысль, должно быть, была громкой.
После того, как эта мысль прошла через мой свет, она ударила меня.
Сильно.
В лицо.
Что-то в этом ослабило то давление, которое сковало мою грудь.
Я испустил хрип, который, возможно, даже был наполовину подавленным рыданием.
Схватив её за запястья, когда она снова замахнулась на меня, я закричал, выходя только для того, чтобы перевернуть её на живот. Я снова вошёл в неё, на этот раз полностью удлинившись, но на это мне тоже было наплевать.
Моя боль усилилась, пока я толкался в неё, сильно, быстро, прижимая её запястья к моему узкому, пахнущему плесенью матрасу, чувствуя, как что-то в моей груди расслабилось, когда она начала стонать подо мной. На этот раз звук исходил из глубины её груди. Я сердито схватил её за волосы одной рукой, когда почувствовал, что она хочет большего, сжимал пальцы до тех пор, пока она не задохнулась, а затем я ещё и стиснул её горло сзади.
Мне приходилось сдерживать себя, чтобы не сжать пальцы сильнее.
Я не хотел её убивать.
Я говорил себе это. Даже верил в это. Моя злость усилилась вместе с болью, пока я вдалбливался в неё, и становилось сложно видеть что-либо отчётливо. Что ещё хуже, она раззадоривала меня своим светом, почти дразня.
«Ты всё ещё сдерживаешься, брат, — послала она с лёгким укором. — Чего ты боишься? Думаешь, я могу дать отпор? Боишься, что я могу убить тебя, если ты зайдёшь слишком далеко?»
Испустив ещё один вздох, я отпустил её горло ровно настолько, чтобы сильно шлёпнуть её по заднице.
Когда она только рассмеялась, я повторил это движение, используя всю свою ладонь.
Я продолжал делать это, пока она не начала стонать вместо смеха, и её лёгкие и тело смягчились подо мной, когда я не перестал. Я чувствовал, что повторение причиняет ей ещё больше боли. Я также мог сказать, что она хотела большего. Она хотела, чтобы я мог дать ещё больше, чтобы я подумал прихватить с собой что-то ещё, чтобы я перестал сдерживаться.
Услышав её, я тоже пожалел, что не прихватил что-нибудь.
Ремни, кнуты. Дубинки.
Я
