было трудно дышать, даже думать.
Моя последняя ночь.
Я вспомнил свой сон.
Я вспомнил Адипана Балидора.
— Но почему? — вырвалось у меня. — Почему? Я молод. Я здоров! Почему я…
— Шшш, — успокаивала старая видящая. — Расслабься, брат. Теперь всё кончено. Ты ещё этого не знаешь, но всё уже закончилось.
Когда её глаза опустились к моей руке, я проследил за ними.
Я уставился на иглу, проследив за трубками туда, где они соединялись с органической рукой. В меня что-то вводили. А также что-то изымали.
Я снова уставился на свою руку, наблюдая, как меняется цвет моей кожи.
Я смотрел, как она сереет.
Меня накрыло ужасом.
Я мог только наблюдать, потерявшись в определённом понимании того, что она говорила не образно. Всё кончено. Всё действительно кончено.
Я никак не мог подготовиться к этому.
Я никак не мог замедлить это или остановить.
Я смотрел, как я умираю.
В то же время они сохраняли меня в живых.
Сохраняли в живых для… gaos, я не хотел знать…
Стану ли я машиной? Они используют части моей плоти, моего aleimi, заточат здесь навеки? Я слышал о таких вещах. Я слышал об извращённых гибридах, которых они делали из металла и плоти, разрывая видящего на куски и сшивая обратно…
— Твоя судьба будет не такой, брат.
Я поднял взгляд.
Её глаза снова были прикованы к моим — птичьи глаза, только без эмоций, без той сердечности мужчины-видящего, что я видел на снегу. Я видел ту сердечность даже на лице видящего-террориста. А в глазах этой старой видящей я видел её отсутствие.
— Уже недолго, брат, — сказала она, гладя мой лоб похожей на когти рукой.
Я знал, что её слова должны были успокоить, а не служить угрозой.
Они меня не успокоили.
Я наблюдал, как она смотрит на меня. Наблюдал, как она изучает меня словно животное, с таким же интересом, с каким она поглядывала на машины, выводившие показатели того, как она меня убивала. Я подумал, что к тому моменту она про меня забыла. Для неё я был уже мёртв.
Затем, склонив голову, старуха сделала жест рукой и улыбнулась той улыбкой, которая делала её похожей на смесь бабушки и аллигатора.
— Думай об этом так, будто тебя освободили для нового задания, — спокойно сказала она, дотрагиваясь до моей головы и поглядывая на свои машины. — Думай об этом, как о последнем подарке Братству, что любит тебя. Покинь эту жизнь, зная, что ты поистине отдал всё, что у тебя было, брат Куэй, ради нашего прославленного дела… и что мы ждём тебя в твоей следующей жизни, в твоём следующем путешествии.
Я силился заговорить.
Я хотел заговорить.
Но уже не мог.
Я мог лишь смотреть на неё, чувствуя, как умираю.
Она, прищурившись, смотрела на какие-то показания прибора, которые я не мог видеть, хотя своим светом ощущал некоторые части.
— Твой aleimi очень красив, брат… как и твоё тело. Я не могу не сделать тебе комплимент. Наш слуга найдёт тебе хорошее применение, уверяю тебя.
Забормотав себе под нос, она кисло добавила:
— …при условии, что он не убьёт это так же быстро, как предыдущее.
Я подозревал, что не должен был услышать последнюю часть.
Но я услышал это, отделяясь.
Мой разум серел, уходя назад, отстраняясь в бескрайнюю бездну.
Я боролся. Я боролся так сильно, как только мог, кричал…
Как и с оковами, это ничего не дало. Вообще никакого результата.
Мои крики ни до кого не донеслись, ибо не было никого, кого я любил бы… никого, кто любил бы меня. Они звучали лишь во тьме моего разума, в холодных пространствах Барьера, безмолвные в моих последних хриплых вдохах. Перед моими глазами замелькали образы.
Веки сделались слишком тяжёлыми, чтобы держать их открытыми, и те образы стали отчётливее.
Серебристая пирамида, вращающаяся во тьме.
Я видел там существ, привязанных к той пирамиде металлическими цепями и кричавших.
Я увидел среди них себя. Я видел, что тоже кричу.
Затем тот образ разорвался на куски, как дым, развеянный ветром…
Его место заняли пульсирующие, светящиеся зелёные глаза.
Плачущий младенец.
Териан с лисьим лицом, оберегающе держащий в руках свёрток.
«Я люблю тебя, Реви’, — прошептал он. — Я люблю тебя».
Я видел там женщину, держащуюся за своё сердце и пытающуюся дотянуться до меня. Я видел сероглазого Балидора, его глаза и тело были полны света, и он звал меня по имени…
Но я отвернулся.
Я увидел их и отвернулся.
Тьма окружила меня, оставив в одиночестве.
Умиротворения не было.
Даже здесь умиротворение было ложью.
По правде говоря, я вообще ничего не почувствовал.
Глава 24. Тьма и свет
Учреждение генетических исследований #2910JS-88
Работный лагерь Парват Шикхар
Королевство Сикким, Северная Индия
26 марта 1979 года
Он сел на краю койки, зевая.
Он не припоминал, чтобы когда-нибудь так уставал.
Подумав об этом, он понял, что это неправда.
Он и раньше так уставал.
Он всегда был таким уставшим, когда перерождался обратно в мир.
Он просто забыл.
Он оглядел голые серебристо-зелёные стены, пол и потолок лаборатории, улыбаясь, когда в его разум и воспоминания всерьёз начало возвращаться ощущение абсолютной знакомости.
Он знал, что это хороший знак.
Это означало, что он снова превратился в разумное подобие целостного существа. Это означало, что он снова был самим собой. Он был, по крайней мере, какой-то формой своего лучшего «я» — того «я», которое объединяло его с его любимой Тарианой и с самим собой.
На самом деле, сложно было думать об этом в гендерных терминах или в отношении того, кто из них в данный момент доминировал сильнее.
Гораздо проще думать о себе как о Териане, а не как о любой из её/его двух составных частей или даже о каком-то местоимении, которое объединило бы их вместе.
Прямо сейчас Териан был мужчиной.
Он улыбнулся этой мысли, затем улыбнулся ещё раз, оглядывая лабораторию.
Ему здесь нравилось. Это место было знакомым и успокаивало, несмотря на несколько омерзительный декор.
В какой-то странной манере это было домом.
Исходной точкой. Сюда он снова и снова возвращался.
Это было место его рождения… каждого рождения, что он испытывал.
Эмбрионы плавали в стеклянных ёмкостях, выстроенных в ряд рядом со столом из нержавеющей стали и органики, за которым он сидел. Они создали своего рода разделительный островок между ним и другими лабораторными столами в комнате, включая тот, на котором лежало его предыдущее тело, которое теперь, несомненно, отправится обратно в холодильное
