Она хотела закричать «да!», была готова повторить это тысячу раз, упасть на колени перед отцом, обнять и прижаться к ним: столько любви, столько добра и душевной теплоты она не видела ни до, ни после. То были самые прекрасные годы в ее жизни. Степь подернулась пеленой, и щеки закололо неестественным для хааната морозом. Сморгнув слезы, Киоре вернулась мыслями в Ройштален. Почему-то сейчас было тепло в груди. Не так, как рядом с отцом, но колющее, злое одиночество, в которое она окунала себя год за годом, отучаясь верить людям, куда-то делось.
— Вы плачете? — был самый банальный вопрос.
Усталость сжала плечи. Киоре никому, даже Эши, не рассказывала всей правды. Даже статуям в Догирах. И тем более священникам. А ведь герцог и в самом деле беспокоился о ней, и неважно, как о ребенке или как о женщине.
Вот почему бы ей не сбежать от Дорана? Почему не избегать его? Нет, она распаляла его воображение перерождением умершей супруги, доставала его в образе Киоре. Прилипла на бале, прикрываясь распутством Ноарике, а теперь мучила и в образе баронеты, заставляя возиться с собой. Ей ведь уже не нужно у него ничего узнавать…
Киоре настолько ушла в мысли, что не заметила поднесенного к лицу платка, который смахнул слезы. Простой, обычный жест, сказавший гораздо больше, чем любое сочувствие на словах. В голове молотками звучала тревога, просившая одуматься, сбежать, пока не поздно, но она не могла сделать и шага в сторону. «Еще день, один только день», — шептала самой себе в мыслях, обещая после сбежать, исчезнуть из жизни Дорана: она не имела права связываться с ним. Рано или поздно стальной герцог узнает правду и пожалеет, что утешал убийцу.
— Солнце слишком яркое, — с опозданием ответила она, отворачиваясь. — Пойдемте в дом.
Доран скинул плащ, и Киоре запахнула его, отгородилась, как коконом, от губительных чувств. В доме их ждал шум беседы: господин Джеммалсон вернулся и теперь спорил со своей дочерью. Узнав, что Киоре выходила из дома, приказал пройти с ним на осмотр.
— Воздержитесь от долгих путешествий и сильных потрясений на некоторое время. Также, пожалуйста, избегайте шумных мест хотя бы еще несколько дней, — таково было его заключение после осмотра.
— Спасибо. Но мне нечем расплатиться с вами.
— Его сиятельство объяснил…
Она покраснела, сцепила руки на коленях. «Что ж ему не молчится-то?!» — подумала Киоре.
— Не беспокойтесь, — румянец гнева для старика сошел за смущение, — я никому ничего не расскажу. В конце концов лечить — мое призвание, и кроме меня вас бы тут никто не спас, — мягко продолжил лекарь. — Запомните этот день как свой второй день рождения, и достаточно.
— Вы очень благородны, — склонила она голову, сжав подол на коленях. — Спасибо.
— Ну-ну, не стоит.
Киоре слабо улыбнулась, и Джеммалсон оставил ее в комнате одну. Вскоре спустились сумерки, быстро превратившиеся в ночь из-за налетевших туч. За окном посыпались с неба белые снежинки. Они порхали, падая на землю, растворялись возле зажегшихся фонарей, оседали белыми крупинками на брусчатке. Их становилось все больше и больше, все сильнее и сильнее кружили они в воздухе, стучали в окно, как будто требовали впустить внутрь вместе с холодом. Киоре взяла с кровати плащ и, убедившись в тишине за дверью, подвинула к окну пустой столик, постелила плащ и забралась на него, укуталась. Буря за окном набирала силу, и дорогу уже припорошило так, что прохожие оставляли следы на снеге. Вскоре улицы обезлюдели — все исчезли, скрывшись в домах, где ярко светились окна. Киоре смотрела, смотрела на танец белоснежной вьюги, пила его силу и отчаяние: по утру снег растает, обратится в лужи — всё-таки скоро короткое лето, и даже в этих суровых краях оно бесснежное.
Хотелось есть и пить, но она не могла выйти из комнаты, ведь где-то там добрая и ласковая Джемма и где-то там Доран, задумчивый и собранный. Обитатели дома явно были знакомы по прошлой, столичной, жизни, и мешать им Киоре не хотела. И не имела права. Так учила Эши.
…На юге империи всегда было тепло. Эши любила сидеть на террасе второго этажа, качаться в кресле, и порой Киоре составляла ей компанию, выслушивая очередную порцию мудростей или воспоминаний.
— Ты всегда будешь одна. Общайся, наслаждайся моментом, но не привязывайся. Ты уйдешь, исчезнешь из жизни человека, а больно будет обоим.
— В твоей жизни такое было, наставница? — рискнула она все-таки спросить: яркий запах цветов и ночь побуждали к откровенности, будоражили тело и разум.
— Вот неугомонная! — рассмеялась княжна, но тут же успокоилась, поджала сурово губы. — Было.
Больше вопросов Киоре задать не решилась. Она только ощутила, как прикоснулась к горячему, несмотря на прошедшие годы, нарыву, ощутила боль и отчаяние, запрятанные глубоко в сердце старой женщины.
— Если ты хочешь пройти этот путь, запри чувства на семь замков в сундук и выбрось его в океан. Твой друг — разум и расчет. Расчет и разум. Привязанности губят. Влюбившийся вор может обидеть свою пассию, а та выдаст его закону. Или ее убьют завистники. Или еще как-то используют. Только в одиночку ты достигнешь своей цели и сделаешь все так, как надо тебе.
Киоре внимала, впитывала мудрость, и каждое слово прорастало в ней, укреплялось, пускало глубокие корни. Она беззаветно верила Эши — великой женщине, которая десятки лет крутила дворянами, как хотела, которая всегда оставалась независимой, которая добилась всего сама. Она выжила, послужив государству, и в конце концов она добыла себе титул княжны, ушла на покой, чтобы насладиться им вдалеке от проклятого Тоноля и заговоров. Киоре хотела стать такой же сильной, независимой, способной решить любую проблему с выгодой. Ей, как воздух, требовался этот навык, чтобы отомстить, чтобы изменить свою жизнь, швырявшую ее подобно ненужной марионетке…
Киоре вздохнула, сев удобнее. Только теперь она поняла слова гадалки и руну Кузнеца. Прошлое руководило ей, зато отныне Киоре строила собственное будущее, ведь не зря она решила после мести бежать в хаанат и обосноваться там, среди колдовства и свободы, навсегда порвав и с Эстерфаром, и с Лотгаром, и с собственным прошлым. В хаанате она сможет… Сможет… Мысль спасовала, ведь никогда раньше Киоре не думала дальше мести, неизменно считая, что погибнет, пытаясь выполнить один из собственных планов. Нет, она и теперь думала, что скорее всего погибнет, но появилась слабая надежда на жизнь. С чистого листа. Где захочется. Как захочется. С кем захочется!
Киоре улыбнулась. Она отомстит и будет свободна от прошлого!
Глава 3
— Бросьте, еще вам не хватало жить в этом трактире высокая госпожа! Там пьяница на пьянице, а вы туда лезете! Оставайтесь у нас, папаша мой сам предложил! Ой, да не бойтесь, не объедите вы нас! А волнений не будет ни у меня, ни у Мафусты, ни у его сиятельства! Кабы чего не приключилось с вами в трактире-то… Ну, сами подумайте, место-то какое!.. Я в ваши годы и порог-то такого заведения переступить одна не смогла бы!
Джемма увещевала ее весь день, пока Доран ездил в монастырь, и в конце концов Киоре сдалась — просто согласилась, чтобы Джемма замолчала и занялась своими делами. «Понадобится — тихо сбегу», — решила Киоре.
Герцог вернулся поздним вечером, хмурый, замерзший. Джемма сразу организовала место у камина и горячий ужин.
— В монастырь не пустили и меня, — скупо рассказал он. — Спросите Джемму, нет ли других целебных источников в округе.
— Но вам же надо переговорить с настоятелем? — спросила она, потерев руки.
— Верно, но, похоже, процесс затянется, — Доран вытянул ноги ближе к пламени, повернул в руке бокал. — Я напишу письмо настоятелю, также свяжусь с герцогом этих земель… Но пока письма придут им, пока они напишут ответ, пока его доставят мне… Поэтому сейчас я отправляюсь составлять послания.
Он поднялся и ушел. Огонь в камине потрескивал, Киоре подбросила в него полено. Тихо зашла Джемма, чтобы убрать посуду.
— Джемма, скажи, есть ли другие источники, где случались чудеса исцелений? Или только в монастыре Ратаалада?
