— Там только, высокая госпожа, о других я не слышала, — оставив посуду, она села в кресло, и Киоре рассказала чем закончилась поездка Дорана.
— Эх, бедная вы… Мы сами не знаем, когда монахи решат, что хватит уже молиться о погибших. Да не спешите, высокая госпожа, поживите здесь, посмотрите город. У нас, вон, скоро и праздник будет! Его всяко лучше здесь наблюдать, чем из кельи!
Пламя вспыхнуло, подсветило доброе, открытое лицо, ярко выделило глаза, смотревшие с теплотой и участием.
— Спасибо, Джемма, — выдохнула Киоре, отворачиваясь. — С удовольствием посмотрю на праздник. А сейчас я хочу отдохнуть.
— Идите-идите, высокая госпожа! Сон — это лучшее лекарство!
Сон поглотил, Киоре провалилась в него, увязла, как в трясине. Откуда-то из темной, сырой ямы она смотрела вверх на хрустально-зимнее небо с бледным солнцем, а сердце заходилось в груди от неясной паники, дыхание сбилось. Но стены темницы рухнули, развеялись прахом, и она оказалась посреди снежной равнины — бескрайне белой, ослепительно искрящейся. Ледяной ветер ударил по лицу и груди и, развернувшись, Киоре пошла, подталкиваемая им. Ноги вязли в сугробах, юбка намокла и отяжелела, и она, подхватив, задрала ее как можно выше. Снег таял о ноги, колол холодом, ветер свирепел и всё больнее ударял в спину, как будто подгоняя. Дыхание сбилось, густым паром вылетало изо рта. Каждый новый шаг давался труднее предыдущего, но она, хоть и взмокла, шла вперед, туда, где что-то должно было случиться — внутри нарастала тревога, и ветер, казалось, шептал: «Спеши! Ну, быстрее! Ну же! Давай!»
С каждым шагом она проваливалась в снега все глубже, с каждым шагом освобождать ноги становилось труднее и труднее, но Киоре не сдавалась и даже побежала, когда увидела впереди силуэт человека — черный на белом. Она бежала, толкая снег всем телом, отшвыривая его руками, дышала ртом; воздуха не хватало — в груди всё горело; ноги словно миллиардом иголок пронзили — холод кусал, холод сковывал.
«Доран!» — пронеслась мысль, и сугробы исчезли, а ноги разъехались на льду. Чудом не упав, Киоре заскользила по зеркальной глади навстречу мужчине, что будто отдалился от нее. Теперь ее вела интуиция — на пути то и дело возникали ледяные дома, прятали от нее мужчину.
«Туда! — шепнул ей знакомый голос, когда она потеряла герцога из виду, и слева мелькнули, указывая путь, серебристые и малиновые перья. — Спеши!»
Мешагиль толкнула ее так сильно, что Киоре взлетела над домами и приземлилась в нескольких шагах от Дорана, скованного льдом до пояса. Один ее шаг, и лед поднялся до груди, сдавил, и мужчина скривился от боли.
— Нет! — завопила Киоре, и голос ее эхом разнесся по безмолвию вокруг.
Она бросилась вперед, но рука коснулась льда… Льда, под которым скрылось испуганное, растерянное лицо.
Еще миг, и внутри льда Доран исчез, осталась лишь прозрачная скульптура…
— Нет! — крикнула Киоре и села в кровати.
Темнота. Духота натопленного помещения. А у нее — руки-ледышки, мокрая от пота простыня. «Это не сон, не сон», — услышала она Мешагиль, и теплое дуновение магии погладило плечи и успокаивая, и предупреждая.
Тихо собравшись, Киоре еще по темноте ускользнула из дома лекаря в трактир, и поэтому, когда Доран открыл дверь кареты, он замер в недоумении.
— Доброе утро, ваше сиятельство. Я поеду с вами. Вы же не выставите меня из моей же кареты?
— Из кареты графини, — зачем-то поправил он.
— Тем более, — кивнула она. — Я собрала всё необходимое для дороги, так что устраивайтесь и едем.
— Это может быть опасно, Ниира, — начал он тоном родителя, объясняющего карапузу прописные истины.
— Возможно, по пути будет монастырь с источниками, открытый для посещения. Я хочу узнать.
— Если такой будет, я оставлю вас в нём без колебаний! — сев, он хлопнул дверью кареты. — Я не знаю, что может нас встретить в тех деревнях.
— Если бы вы правда боялись, то обратились бы к герцогу этих земель и попросили бы у него сопровождение, — заметила она вкрадчиво.
— Это тайное задание, — вздохнул Доран.
— Вот уж прямо тайное, — фыркнула она. — Джеммалсоны в курсе…
— И никому не расскажут. А в лицо здесь меня не знают, так что я просто богатый и любопытный господин, приехавший на север.
— Господин в мундире Тайного сыска…
— Я ношу его только в доме Джеммалсона.
Когда разговор исчерпал себя, герцог достал и открыл книжку с легендами, а Киоре, завернувшись в плащ, щурилась — странный сон утомил. В полудреме мысли неспешно перетекали в голове, кочуя от Дорана к ее собственным делам, для которых нужен план. Ей нужен был план, как пролезть в монастырь, и к концу дня Киоре дошла в мыслях до невообразимого снаряжения — перчаток и ботинок с крюками, с помощью которых она бы забралась по стене под покровом ночи. Нет же в монастырском дворе цепных псов! Наверное…
В темноте из-за напрасности составленных планов пришла злость, бессильная, колючая, и Киоре дернулась, откинув полу плаща. Доран оторвался от книжки:
— Вы по-прежнему переживаете из-за источника? Даже если мы не встретим на пути ни одного монастыря, не нужно паниковать. Я отправил все нужные письма, и, надеюсь, по возвращению в Ройштален нас будут ждать ответы. В том числе и ответ из монастыря Ратаалада.
— Я не паникую, ваше сиятельство. Я немного встревожена и взбудоражена историями про Спящих богов. А еще тем, что уже ночь, а мы в пути…
Дорога вилась невообразимыми петлями, и карета ехала невероятно медленно, такой маршрут путал, пугал — а вдруг заблудились, вдруг где-то повернули на ложную колею? Началась вьюга, залепила снегом окно, и в щели стало поддувать еще сильнее.
— Здесь темнеет рано, час еще не поздний. Мы вскоре прибудем в деревню, где остановимся на ночь.
Доран посмотрел в окно, а Киоре отметила неуверенный тон, как будто он сомневался, будет ли сегодня финал пути, или им так и придется тащиться в экипаже сквозь тьму, куда-то туда, к неизвестности.
— Вон и огни, — с облегчением сказал Доран.
На горизонте виднелись желтые точки, вскоре карета свернула — они исчезли где-то впереди, стали маяком для кучера.
Постоялого двора в Тротте не было, его заменяла изба древней, как мир, старухи, куда селили любых путников независимо от их статуса.
— Закройте лицо чем-нибудь, — посоветовал ей Доран. — И не представляйтесь никому.
Кучера отправили на сеновал, а их проводили в тесную комнату, где спать полагалось либо на полу, либо на составленных вместе сундуках, накрытых тряпьем. Спать на печи с хозяйкой избы не претендовал никто — лысеющая, одноглазая, с бородавчатым носом она напоминала злобного духа, а не человека.
— Коль пожрать хотите, к Тади топайте, у меня харчей нет! К Тади — эт дом напротив, она уж у нас хлебосольная хозяйка! — проскрипела старуха. — Только, коль пойдете, дверь плотно закрывайте за собой, чтоб не сквозило!
— Как далеки отсюда балы в столице, — шепотом сказал Доран, а Киоре фыркнула.
Она первой вышла из избы, первой постучалась в дом напротив — открыли им сразу же, словно ждали.
— Доброй ночи, путники! Уж коли к старухе кто-то прибыл, то ко мне всегда идут за едой, так что проходите, устраивайтесь, сейчас из печки и достану вам поздний ужин!
Тади оказалась дородной, низкой женщиной лет тридцати пяти или чуть больше, румяной, с белозубой улыбкой. На столе возле печи мгновенно появился огромный горшок, тарелки и ложки, в которые она споро наложила огромные порции.
— Три медяка за ужин с вас, гости дорогие. А коли денег нет, то слюни глотайте и топайте на мороз!
— Вот тебе пятнадцать медяков, но состряпай нам и завтрак, Тади, и с собой еды упакуй, — Доран отдал женщине горсть монет, и та сверкнула счастливой улыбкой.
— Хорошие вы гости! Уложила б вас у себя, а не у старухи нашей, если б не муж и брат — они уж скоро из шахты придут, спать без сил завалятся!
На столе появились кружки с дымящимся травяным настоем. Тепло печи, запах дерева, запах вкусной еды, теплого хлеба, добрая хозяйка — эта атмосфера укутывала, отогревала любое сердце. В таких домах всегда всё ладилось, и все беды оставались за порогом, где-то в темноте и сумраке, не омрачали жильцам вечера.
