Жёлтый неверный свет выхватил из тьмы ранее недоступные моим глазам подробности: толстую свинью, развалившуюся прямо в проходе в окружении полудюжины поросят, лошадиную голову, свесившуюся через одну из перегородок. У стены на куче загаженной соломы очумело мотал башкой безрогий козёл.
Кузнец с руганью принялся загонять живность обратно в стойла.
Вот только я смотрела на всё это сверху.
«Убили... Илюшка расстроится... – обречённо подумала я, отводя взгляд от ставшей внезапно такой незначительной суеты внизу. – Что там дальше? Тёмный тоннель и свет в конце...»
Но никакого света там, где я оказалась, не было. Сюда не добирались даже отблески чадившего в хлеву факела. Зато над головой поблёскивали звёзды, и что-то неприятно кололо мой призрачный зад.
«Может, я не совсем умерла?» – заёрзала я и тут сообразила, что, свесив ноги, сижу на краю того самого люка, который заметила перед нападением проклятого козла. Задумываться, как я умудрилась сигануть метра на четыре, да ещё по диагонали, не хотелось: сразу возникали мысли на тему «Что, если бы не...». Решив для себя, что случайно продемонстрировала пресловутые возможности человека в стрессовой ситуации, я отбросила ненужные размышления и ущипнула себя за руку. Боль пришла. А вместе с ней и окончательная уверенность, что я всё ещё жива.
Обругав собственное нездоровое воображение, я, стараясь производить как можно меньше шума, отползла от люка. Впрочем, предосторожности были излишни. Внизу как раз поднялся невообразимый гвалт: кузнец попытался водворить на место свино-мамашу. Та водворяться обратно в загаженный загон не имела никакого желания и принялась удирать от заботливого хозяина по хлеву, визжа и снося всё, что только попадалось на пути, включая хозяйку. С мстительным удовольствием я услышала влажный плюх и новую порцию ругани – болтливую тётку, похоже, общими усилиями усадили в ту самую лужу, в которой четверть часа назад побывала я.
Впрочем, долго предаваться злорадству я себе не позволила. Надо было выбираться с забитого сеном чердака. И сделать это желательно раньше, чем хозяева зададутся вопросом, кто же, в прямом смысле, подложил им такую большую свинью среди ночи.
Я огляделась и, в конце концов, заметила тусклый свет, пробивающийся сквозь щели небольшой дверцы в торце сеновала. Пробравшись туда, я ещё немного повозилась, прежде чем мне удалось найти подходящую щепку и подцепить крючок, разумеется, располагавшийся снаружи, и наконец вдохнула полной грудью прохладный ночной воздух. После зловонного стойла и пыльного сеновала это оказалось неожиданно приятно. Увы, вместе с ароматами цветов и близкой свободы нос уловил и совсем другие запахи. Те, что исходили от меня самой.
Меня перекосило, и я поспешно спустилась по кривой лесенке, прислонённой к стене дома. Во дворе оказалось вовсе не так темно, как я себе воображала: полная луна очень кстати выглянула из-за туч. Обозрев себя в неверном голубоватом свете, я скривилась ещё сильнее. Скажем так, акробатика в навозе не пошла на пользу ни сарафану, ни мне самой.
«Осталось только в перьях обвалять!» – проворчала я себе под нос, вспоминая, с какой стороны мы с Ильёй вошли в село. Где-то там имелась небольшая речушка. Она-то мне и была нужна. Вернуться в избу в виде ходячей навозной кучи я была не готова.
ГЛАВА 6
До реки я добралась довольно быстро. Тучи окончательно ушли, и луна давала достаточно света, чтобы не натыкаться на заборы и не спотыкаться на каждом шагу. А большего мне не требовалось.
Выбрав уютный закуток подальше от мостков, которые деревенские явно использовали для стирки, я под прикрытием высокого осота разделась. Платье-рубашку, обильно разукрашенное коричневыми пятнами, протопила на мелководье, придавив большим камнем, чтобы не унесло течением. Пусть отмокает.
Хорошенько отмокнуть пришлось и мне самой. Грязь превратилась в противную корку и смывалась очень неохотно. Благо прогретая за день вода остыть не успела. Я с удовольствием повалялась в воде, раз за разом прополаскивая распутанные волосы.
Когда даже кожа на пальцах сморщилась от воды, я неохотно выбралась на берег. Ещё раз убедившись, что заметить меня в моём укрытии можно только с реки, занялась стиркой. К моему удивлению пятна с платья смылись куда легче, чем с меня самой. Но не успела я обрадоваться внезапно проснувшимся талантам прачки, как во весь рост встала новая проблема. К рассвету поднялся лёгкий ветерок, и я основательно продрогла. Но ни напялить на себя мокрую одёжку, ни тем более выйти на деревенскую улицу голышом желания не возникало.
– И сколько оно сохнуть будет? – проворчала я себе под нос, раскладывая платье-рубашку на торчавшей из песка коряге.
Вопрос был чисто риторическим: сколько надо, столько и будет. Признаваться в ночном забеге по хлеву я не собиралась, а как ещё объяснить ночные постирушки, не представляла.
«Костерок бы...» – мелькнула в голове быстрая мысль.
Я было засомневалась: ни спичек, ни зажигалок при мне не было. Не имелось даже огнива, с которым так ловко управлялся Илья. Впрочем, если бы я и догадалась прихватить его с собой, мне бы это ничем не помогло. Пользоваться железкой с камушком я не умела.
Я с ностальгией подумала про волшебный уголёк, служивший мне зажигалкой в Яговской избушке: «Вот что надо было у Яги просить. А не книжку эту. Толку от книжки, когда колдовства во мне ни на грош!»
Поворчав ещё минут десять и вспомнив, что огонь вроде как можно добывать трением, я полезла в заросли осота. Мелких деревяшек, нанесённых рекой, там было в достатке. Видимо, речка за лето основательно обмелела, потому что все они были относительно сухими. Натаскав внушительную кучку, я уселась рядом на корягу и принялась воплощать в реальность опыт своих пещерных предков.
Через пять минут у меня разболелись руки, плечи и спина. Через десять я натёрла здоровенную мозоль на пальце. А через пятнадцать минут дым пошёл, но не от деревяшки, которую я безуспешно пыталась поджечь, а от меня: я вскипела.
– Чёртово средневековье! – взорвалась я, швырнув бесполезные, даже не нагревшиеся палки в кучу деревяшек. – Осталось только в пещере поселиться и шкуру напялить!
Я вскочила, плюнув со злости в кучу палок, и уже потянулась к мокрому платью, как они вдруг вспыхнули зеленоватым пламенем. Икнув от неожиданности, я шагнула назад, во все глаза уставившись на огонёк.
«Та-ак... Это что же получается? – поёживаясь под утренним ветерком, подумала я. – Сила никуда не делась, что ли?»
Забыв и о наготе и о холоде, я сосредоточилась на первом, что пришло в голову. Большая грозовая туча должна была украсить собой чистое голубое небо. Не тут-то было. В подкрашенной розовым лазури появилось только едва заметное белое облачко. Да и то быстро растаяло. Я бы и вовсе решила, что мои усилия тут ни при чём, но на плечи вдруг навалилась такая усталость, что ноги едва не подкосились. Кое-как я доковыляла до коряги у своего костерка и села, а скорее упала, на отшлифованное водой дерево.
«Маловато силёнок-то, Яга всемогущая!» – насмешливо попенял внутренний голос.
Но от яговской шизы я попросту отмахнулась, так ошарашил меня внезапно проснувшийся дар.
«И что это? Почему туча не получилась? – лихорадочно размышляла я, бессильно скорчившись в три погибели у колышущегося белым флагом платья. – Потому что я не на Буяне? Или это всё, на что я теперь способна? Огнём плеваться и облачко размером с носовой платок призвать?»
Ответа у меня не было. Зато я сообразила, каким образом умудрилась увернуться от проклятого козла: визуализация ведьмовских желаний в действии. Рассмотрела выход в потолке – пожалуйте на чердак. «Хорошо, что на Луне очутиться не пожелала, – зябко передёрнула плечами я. – Хотя на Луну у меня сейчас силёнок бы не хватило...»
Усталость, вызванная неудачной попыткой поколдовать, отпустила только тогда, когда солнце уже поднялось высоко над горизонтом. Я надела просохшее платье, подпоясалась и снова почувствовала себя человеком. О проснувшемся даре я решила никому не рассказывать, даже Илье. Мало ли, может, чем дальше мы будем отъезжать от Буяна, тем слабее я буду становиться.
