Холли неохотно оставил карандаш и потянулся к буфету за тарелками.
— Я продал Фрэнка с молотка за много-много нулей, — просиял он, замерев на месте. — И стал на много-много нулей богаче. Давайте наймем дворецкого! Какого-нибудь Дживса, если вы понимаете.
— А не позвать ли нам Дживса, — передразнил его Фрэнк, нарезая запеканку. — Что вы на меня так уставились? В тюрьме была неплохая библиотека. Между прочим, самые начитанные люди — бывшие заключенные. Я даже Плутарха читал.
— Даже Плутарха, — Холли смешно округлил глаза. — Да наш дубина — философ.
— Тарелки, — напомнила Тэсса. — Мне бы не хотелось, чтобы с нами жил кто-то посторонний.
— С нами и так живет кто-то посторонний, — не утерпел Фрэнк.
— Протестую, — уведомил его Холли. — Я не посторонний, а душа этого дома. Без меня бы вы совсем одичали в водовороте своей животной страсти и вас бы съели муравьи.
— Это из Маркеса, — обрадовался Фрэнк и гордо приосанился.
Тэсса едва удержалась от того, чтобы не потрепать его по загривку, как хорошего песика, выполнившего команду.
— Надо завести в Нью-Ньюлине библиотеку, — задумалась она. — Холли, может, ты и на это подкинешь денег?
— Запросто, если вы поможете мне с новой картиной. Из этих, — и он помахал в воздухе рукой.
Тэсса замерла, переглянувшись с Фрэнком.
У нее пересохли губы.
Такое случалось не в первый раз, но она все еще не привыкла. Возбуждение и стыд, оголенные нервы и обнаженность во всех ее проявлениях.
Холли называл это новым подходом к искусству, но Тэсса понимала, что его вовлеченность также физическая и эмоциональная. У Холли были сложные отношения со всем, что касалось секса, многие годы он хранил целибат, опасаясь растратить вместе со спермой и часть своего таланта.
Глупость, но он в это верил, и случайный оргазм, случившийся с ним во сне, едва не свел нервного художника с ума.
— Бренда считает, — осторожно проговорила она, — что ты можешь чувствовать себя одиноким. Мы с Фрэнком не сильны в подобного рода разговорах…
— Вы с Фрэнком, — перебил он, неожиданно вспылив, — вы с Фрэнком! А я сам по себе! И с каких пор Бренда стала специалистом по душевной организации гениев?
Тэсса расстроенно села за стол, не зная, что ответить.
— И что скажет дворецкий о твоих… непристойных творческих экспериментах? — натянуто спросил Фрэнк.
Холли задумался, взирая на запеканку так, будто надеялся увидеть там ответы.
— Но я нуждаюсь в блинчиках и тортах, — произнес он жалобно. — Ничего не хочу сказать, Фрэнк, но твои завтраки просто ужасны. А Мэри Лу запретила мне появляться в «Овечке» еще, по крайней мере, месяц.
— Да, на пекарне появилось объявление «Холли Лонгли вход запрещен», — подтвердила Тэсса.
— Неблагодарность жителей этой деревни просто зашкаливает, — он удрученно ковырнул румяную картофельную корочку и громогласно застонал.
— Люди не любят, когда им причиняют добро без спроса.
— Глупости! Люди и сами не знают, чего хотят.
— Зато наш Холли знает наверняка, — покачал головой Фрэнк. — И что тебя потянуло рисовать на чужих стенах? У нас осталась еще парочка чистых — в кладовой и кабинете.
— Но туда же никто не заглядывает даже!
— Кстати об этом, — встрепенулась Тэсса, — почему бы тебе, Холли, не обустроить свою мастерскую в кабинете? Наша гостиная похожа на склад.
— Неприемлемо, — насупился он, — в кабинете скучно.
Холли был как кот, который все время крутился под ногами, но вроде бы не нуждался в компании.
Холли, расстроенный и голодный, ушел спать пораньше, и Тэсса пообещала себе рано утром сходить для него за куском абрикосового пирога с базиликом и тем приторным кофе с пенкой, который он так любил.
Фрэнк, уставший за день в своей мастерской, тоже поднялся наверх, чтобы принять душ.
Тэсса прошлась по гостиной, рассеянно собирая вещи и пустые коробки.
Она позволила себе немного помечтать о дворецком — ах, как было бы здорово, если бы пыль исчезала сама по себе, а свитера и ботинки не валялись где попало. Но Фрэнк был прав: внутри этого дома порой происходили слишком сложные для посторонних глаз вещи. Холли был как встряхнутое шампанское в бутылке с неплотной крышкой — вот-вот запертая в нем энергия выплеснется наружу.
И хорошо бы этому не было лишних свидетелей.
В дверь заколотили.
С кроссовками Холли в руках, которые Тэсса намеревалась убрать в шкаф, она открыла.
На пороге стояла взволнованная Вероника.
— Моего мужа нет в его могиле! — вскричала склочная вдова, распространяя вокруг запах крепкого сладкого вина. — Как это может быть, чтобы он гулял от меня даже после своей смерти?
Глава 04
Когда-то Вероника Смит была очень красивой, вы не смотрите на эти морщины и синяки под глазами, которыми безо всякого на то разрешения одарила ее жизнь.
Золотая девочка своих любящих родителей, маленькая принцесса, избалованная и изнеженная. Жизнь казалось простой и наполненной нехитрыми радостями: популярность в школе, спальня из розового шелка, красивые наряды, дорогие игрушки.
Сразу после выпускного она собиралась замуж за красивого юношу из хорошей семьи, родители Вероники выбирали молодоженам особняк в подарок, а родители жениха обещали преподнести белоснежный кадиллак.
А потом случился Малькольм.
Появился просто из ниоткуда и сломал ей всю жизнь.
Нет, он никогда не притворялся хорошим парнем. Сразу было понятно, что от него жди неприятностей, но Вероника находилась в том возрасте, когда очарование порока выглядело непреодолимым.
Это случилось в одном дешевом баре, куда она пришла, чтобы доказать подруге, что тоже чего-то стоит. Миранда заверяла, что, прежде чем похоронить себя под руинами благополучного брака, надо сделать что-то по-настоящему дерзкое. Украсть выпивку в магазине, например, поцеловать незнакомца или прийти в одиночку в дешевый бар, сесть у стойки и заказать себе виски.
В тот вечер Вероника сделала из этого списка все.
Позже, вспоминая их знакомство, Малкольм говорил, что она выглядела как воздушная зефирка, случайно принесенная ветром в логово диких зверей. Юная девушка с налетом школьной невинности, испуганно хлопающая ресницами.
Нельзя было упустить такую сладкую добычу, говорил Малкольм.
Он и не упустил.
Вероника и опомниться не успела, как уже целовалась с Малкольмом на задворках бара между мусорными баками, потом они украли бутылку текилы в круглосуточном магазине на заправке, а утро она встретила с мучительной головной болью в дешевых меблированных комнатах на несвежих простынях и с голым Малкольмом рядом.
Вероника даже не помнила, как распрощалась со своей девственностью, что было крайне неуместно накануне свадьбы.
Разумеется, родители ее потеряли. Всю ночь, наверное, они метались по Бристолю в поисках своей единственной дочери.
Представив себе, какая головомойка ее ждет, Вероника настолько испугалась, что не стала возвращаться домой.
Она отправила маме трусливое и невнятное сообщение в том духе, что не готова к браку и ей нужно время, чтобы найти себя.
Больше Вероника своих родителей не видела.
Она не закончила школу, не получила особняк и кадиллак, не надела свадебное платье и не сделала еще миллион вещей, которые были предназначены ей судьбой.
Весь ее мир заполнил собой Малкольм — с красивыми густыми ресницами, чувственным ртом, запахом кожи и табака, злыми шутками, изменами, скандалами, безудержным сексом, ночными гонками на мотоцикле, постоянным безденежьем, отчаянием и сумасшествием.
Жизнь Вероники превратилась в полный хаос, и она перестала даже пытаться ее контролировать. Ее качало на эмоциональных качелях такого бешеного диапазона, что совершенно не получалось перевести дух и понять, куда несет их пару.
В те дни, когда у них с Малкольмом все было хорошо и он был нежен, щедр и весел, Вероника ощущала столь сильное счастье, что это было похоже на истерику.
