class="p1">— Вот занесло в эту окаянную хату! Порядочного тут дома нет, что ли? Это хуже клопов! Развелись тут, дармоеды, нахлебники!
— Видишь ли, драгоценная Тильда, в сущности, они здесь хозяева, — примирительно заметил де Спеле.
Матильда так легко не сдалась:
— Хорошие хозяева! Это кто же так гостей встречает?! — но пошарила в котомке и достала мешочек с перцем.
Призрак мешочек, понюхал, фыркнул и высыпал на ладонь порцию по меньшей мере на два десятка обеда. Затем добавил пороха из пороховницы, для крепости что-то прошептал и сунул руку с адской смесью в дымоход. Блеснула вспышка, хлопнул небольшой взрыв, затем раздалась настоящая канонада чихов и кашля. Канонада быстро стихала, удалялась, последние ее раскаты прозвучали уже на крыше, и умолкла, видимо, обитатель дымохода убрался в более спокойное место.
Де Спеле внимательно осмотрел лавку и обнаружил, что все четыре ножки подкованы. Подцепил ногтями, отодрал серебряные подковы:
— Полуночный скакун, — объяснил профанам. — Несведущий человек заснет спокойно, а он поскачет по лесу, по оврагам и буеракам да и сбросит где-нибудь в терновнике. Без подков не побежит.
— А это? — Матильда указала на угол, где стояла метла с красивой резной эбеновой ручкой.
— Транспорт ведьмы. Послушный, без хозяйки не двинется, — успокоил ее де Спеле, поднял и встряхнул одеяло. — Одеяло женское. Матильда, вы можете им укрываться без опасения. Кажется все. Ужинайте. — И, не раздеваясь, плюхнуться на ложе.
Перекусили всухомятку и без аппетита.
— Контанель, ложитесь рядом, — любезно пригласил призрак. — Впрочем… Черт, на место! — и пес вскочил на кровать и простерся рядом с хозяином. — Говорят, я во сне лягаюсь, — пояснил де Спеле. — А Черт привык.
Контанель, тоже не разоблачаясь, пристроился около пса и даже не выразил протеста, когда тот дружелюбно лизнул его в нос.
Матильда разочарованно вздыхала, кажется, ее не утешило даже роскошное теплое одеяло. Фонарь, повинуясь призраку, угас, комнату освещал только свет саламандр. Де Спеле лежал тихо, закрыл глаза. К счастью, он теперь не походил ни на призрака, ни на мертвеца, даже грудь его, освобожденная от «символа профессии», равномерно вздымалась и опускалась. Черт безмятежно сопел, Контанель замер мышью. Ему хотелось устроиться поудобнее, примять перину, поплотнее завернуться в плащ, но он не смел даже шелохнуться. Однако усталость и сверхсолидный объем впечатлений взяли свое, и Танельок уснул.
Правда, вскоре забытье сменилась бурными сновидениями. Нельзя утверждать, чтобы неприятными, скорее даже слишком приятными, но весьма интимными, хотя, в общем-то, вполне естественными для молодого человека. Словом, во сны юного Контика проникли, вернее, ворвались прелестные девы, шаловливые соблазнительные… Ну, одна-две прелестницы — это куда ни шло, однако, девы валом валили, делались все откровеннее, бесстыднее, их ласки становились мучительными, объятия грозили удушением, поцелуи едва дыхания не лишали. Контик уже противился этому женскому бедствию, отбивался, пытался бежать… Наконец, чувствуя, что погибает в безжалостных объятиях и лобзаниях, закричал. Вроде бы помогло — роскошная опочивальня, зеленые кущи, сеновал и прочие подходящие для интимных встреч места, сменились комнатой колдовского домика. Но одна соблазнительница проникла и сюда: ее черные локоны касались щек Неля, зеленым огнем горели глаза, пальцы впились в плечи и безжалостно трясли, белые груди нависали, угрожающей колыхаясь, а соски горели алыми угольями. Правда, она кричала: «Контанель», — довольно-таки грубым голосом, но с Контанеля было довольно! Он оттолкнул хищные руки, вскочил с коварного ложа, сбросил одеяло, ринуться прочь.
— Черт, держи! — заорали позади.
Черт, ведьма, вампир, Вся сила нечистая! Спасите!
Контанель подбежал к двери, распахнул ее…
— Гы-а! — вздыбилась земля, и перед лицом распахнулась исполинская пасть. Залоснилась лиловым языком, алым небом, заблистали саблями зубами, дохнула гнилью и голодом. И влетел бы в нее несчастный студент, если бы пес не схватил его за жилет и не опрокинул навзничь. Таник почувствовал, как падает в чьи-то объятия, и потерял сознание.
— Я же отдал его вам! Зачем вы укрыли им господина студента? — услышал он, выплывая из забытья, мужской голос.
Контанель осторожно приоткрыл глаза. Он лежал на кровати, вокруг по-прежнему смыкались стены предательского приюта, посередине комнате возвышалась фигура в длинном белом одеянии. Но на сей раз он рассмотрел некоторые дополнительные детали и сообразил, что, конечно, усы бывают и у женщин, но не такого размера, и конечно, не столь холеные. И другие, так испугавшие его подробности, при внимательном рассмотрении обрели другой смысл: груди оказались длинными концами воротника ночной сорочки с вышитыми в уголках кокетливыми розочками, горящие глаза и черные локоны — законными уже видимыми ранее принадлежностями господина призрака. М-да, кажется, последняя сцена была вовсе не любовной… А вот раздался голос женский, но он не принадлежал нахалке из сновидений, а был расстроенным голосочком уважаемой Матильды:
— Так я ж его укрыла, чтобы теплее было! Мне и плаща хватит, я не мерзну, а он зубами цокал.
— Не от холода он цокал, вовсе не от холода, Тильда — лукаво улыбнулся де Спеле. — Я сказал, что это женское одеяло, оно совершенно безопасно для женщин, даже наоборот, но неравнодушно к мужчинам. Забирайте его!
— Не хочу! — сердито ответила Матильда, поджимая ноги и кутаясь в свой плащ.
Де Спеле подошел к упрямице и, низко склонившись, что-то зашептал. Достойная девица вначале непримиримо хмурилась, отнекивалась, потом улыбнулась, смущенно захихикала: «Ой, да что вы! Да ну вас!» — кивнула и приняла пушистый дар.
Путники заняли прежнюю позицию и проспали до белого дня. Контанеля не беспокоили негромкие поскрипывания лавки под могучим телом Матильды, ни храп и повизгивание Черта, не какая-то возня и приглушенные стоны в подполе.
Но, когда утром Нель глянул в зеркало, то увидел, что бурные сутки не прошли даром — физиономия цветом не отличалась от лица призрака, вокруг глаз серо-синие круги, губы распухли, на шее — несколько кровоподтеков. Рядом отразилось вполне цветущее лицо де Спеле, сейчас куда более живое, чем измученная физиономия его компаньона. Видимо, призрака это не устраивало: он нахмурился и прошептал что-то. Зеркало пошло волнами, Отражение задергались. Контанель вообразил, что подобное начнется сейчас и с его лицом, отшатнулся, но господин де Спеле удержала его. Через несколько секунд зеркальные конвульсии угомонились, но теперь Контанель увидел себя во вполне приемлемом виде — желтизна, синева и бледность уступили место лилейности и румянцу. Правда, еще ныли ребра и мелко дрожали ноги, но они в зеркале не смогли отразиться, небольшое было волшебное стекло.
— Кажется, утро? — лавка заскрипела совсем уж обреченно.
Матильда отбросила злосчастное одеяло и села. Однако… Для нее одеяло было вовсе не злосчастное, скорее, напротив! Рыжие волосы не торчали больше буйными локонами, а были тщательно расчесаны, завиты, уложены. Тугие локоны спускались на плечи, прямо-таки сияющие мраморной белизной. Сочно алели губы,
