в поединке, — с улыбкой Ясмин прошла к двери и открыла ее, почти открыто выпроваживая тотем Таволги. — Как инициатор, я подтверждаю слово в присутствии свидетелей и прошу о более подходящей дате. Глаз?
Глазом официально назывался Зекокумом Тарде и был способен запечатлять значимые кадры по требованию мастера. До Штокроз семейства Мальвы ему было далеко, но пятисекундное запечатление ему было доступно. А вот растения-покровители были способны на многое, особенно в сильных тотемах. Штокроза далеко не самый сильный тотем, но качества цветка тотема поражали воображение.
Увы, самой Ясмин это было недоступно. Глава Астер не дал своего позволения на использование цветка тотема.
Глава 21
Абаль не вернулся.
Ясмин ждала окончания операции сначала до обеда, после до полдника, затем каждые полчаса. Даже из ведомства не уходила. Но Абаль не вернулся. Ни в этот день, ни на следующий, ни через три дня. В ведомстве ходили слухи, что спайке Абаля на операцию дали три пустых метки.
Некоторые из девушек открыто плакали. То ли были влюблены в кого-то из спайки, то ли у них были лишние слёзы. Говорили, как такое возможно? Все три и пустые! Неужели невозможно отличить использованную метку от заряженной? Кто вообще делает эти метки?
Ах, мастер Файон? Мастер Файон очень хороший человек, а какой у него сад… Он вывел чёрный водосбор и пустил расти вдоль стены, как траву. Гений. Гениям все дозволено. На этом месте девицы прекращали плакать и принимались закатывать глаза. Потом, снова плакали. После осуждали Ясмин.
Ясмин не плакала, да и чёрного водосбора у неё не было, так что немного подергать ей пёрышки сделалось местной забавой.
Ясмин было не до них. Неприятности пошли на неё войной, словно за углом ждали и давно построились в очередь.
Для начала ее вызвал Примул и пропесочил, а когда она сказал, что Абаль ему больше не сын и клятва не действительна, впал в грех нецензурщины. Всякое подобие вежливости и достоинства опали, как листья с осеннего клена, и Примул стал тем, кем он и был с самого начала. Сыном крестьянина.
Хитрость, жестокость и страсть к накопительству выплескивались ид, как каша из андерсоновского горшочка. Хотелось закрыть уши и крикнуть: «горшочек, не вари!» Уважение к таланту обернулось завистью, управление — контролем, а любовь к сыновьям — безраздельным владением ими. Исчезновение Абаля сломало лубочную маску, расписанную под доброту и выдержку. Ясмин не имела ни малейшего понятия, как воспитывали детей в тотеме Аквилегии, но то, что просачивалась наружу из-за закрытой двери прошлого, вызывало у неё ужас. Чистый и почти прекрасный. Насколько, конечно, прекрасным может быть чёрный цвет.
Как у чертового водосбора от мастера Файона.
— Маленькая тварь, — шипел Примул, притиснув ее кресло к стенке кабинета. — Кто дал тебе волю, кто дал тебе жизнь? Пролезла земляном червем в золотое яблоко, да осталось недолго. Мастер Эгир поставит тебя на место, гнилое семя!
Ясмин сидела в кресле и молчала, разглядывая искаженное чистой ненавистью лицо Примула. Сухой, рано постаревший, все ещё красивый холоп. Соль вордовский земли. Чернозём, которым он так открыто пренебрегал, но в который был посеян и из которого взошёл. Повадки крестьянина вышли из темницы его души.
Замолчи, подумала Ясмин. А потом подумала — это ее отец. В ней течёт часть этой крови, и когда ей причинят боль, она по-волчьи оскалится, она перекусит яремную вену своему врагу. Вот и сегодня она причиняет боль. Немезида с обломанными крыльями.
— Ты ведь знал про меня и мастера Файона? — увидела его лицо. Так близко — искаженное детской примитивной злобой. — Конечно, знал. Ты с самого начала знал, что представляет собой Файон, но все равно допустил. Меня было не жалко, а Абаля? Ты знал, когда отпускал его в Чернотай?
Не знал. Конечно, не знал. А если бы и знал, ничего бы не смог изменить. Абаль был его единственной попыткой выйти из ловушки мастера Файона.
— Абаль не возьмёт порченную кровь, — прошипел он. На лбу вздулись вены, щеки пошли красной сетью сосудов, дыхание — запах застарелой болезни вперемешку с фиалковыми пастилками. Третьей мыслью было — он умирает. Примул-отец-мучитель уже очень скоро окажется в могиле.
— Он знает, — уже без былого запала закончила Ясмин. — Я хочу увидится с его матерью. А если не пустите, я предложу свою помощь прилюдно и вам все равно придётся согласиться. Чудесно. Завтра пополудни мне вполне удобно.
Без особого труда она вывернулась из стальной хватки Примула и бесконечными коридорами вышла в ведомственный сад.
Второй ещё более неприятной новостью стало немыслимое давление со стороны мастера Файона.
По каким-то причинам, Ясмин решила, что их отношения закончены. И напрасно. У мастера Файона было совершенно иное мнение. Всякий раз, когда Ясмин напоминала, что отношения разорваны, тот реагировал, как отец на непослушную дочь. Терпеливо дожидался финала ее отповеди и гнул своё. Поскольку встречались они только в людных местах, на них начали реагировать.
Ещё бы.
Скандально известная мастер Белого цветка и мастер, которому сам Примул не указ. Однажды они умудрились поссориться в ведомственной столовой, где их слышали под два десятка мастеров и ремесленников. Но теперь с Ясмин все время находились рядом два Консула, и она заставляла себя сдерживаться. Не хватало посвящать в тонкости своей личной жизни всех вокруг. Но основной конфликт случился накануне поединка с мастером Эгиром.
На третий день отсутствия Абаля, она впала в тоску и потеряла осторожность. Взяла свой нехитрый обед из цветочного салата и запеченной рыбы и ушла в ведомственный сад, где можно было легко потеряться. Даже хуже. Она обманула своих трижды драгоценных Консулов, которые наивно охраняли пустую аудиторию, из которой Ясмин вышла через смежную комнату.
Воздух
