В результате они справились. Они всё пережили — и теперь ей хотелось только немного покоя. Чтобы никаких экстремальных или непредвиденных ситуаций больше не происходило, хотя бы пару-тройку лет. Совсем-совсем ничего. Вот только лицо Тхорна говорило ей об обратном, как и его плотные блоки: что-то явно уже произошло. И в таком случае лучше ей поскорее узнать об этом, чем мучиться неизвестностью.
— Нам надо съездить кое-куда сегодня вечером. Обещаешь не волноваться? — спросил он, закончив с упражнениями.
— Смотря, куда, — осторожно ответила она, изучая его мокрое от пота лицо.
— На космодром.
Внутри неё всё оборвалось, и эмоции выплеснулись наружу.
— Ты не…
— Нет, нет, маленькая, я не передумал и не вернусь на службу. Нам надо встретить кое-кого.
— Кого?
Асхелека замерла, почти не шевелясь — ей не нравилось, как он цедит слова по одному и как тревожно изучает её. Тхорн присел перед ней на корточки и взял в свои руки её:
— Хеле, ты уже знаешь, что октианцы похищали людей с Шаггитерры. Среди них, возможно, была твоя мать.
Её рот открылся и никак не мог закрыться снова. Асхелека почувствовала, что хочет сказать что-то, но не знает, что, и говорить-то не может.
— Дыши. Маленькая, ради Космоса, дыши, пожалуйста. Вот так.
Тхорн растирал её руки — в эмоции ворвалась его тревога и нежность. И это придало ей немного сил.
— Как это могло случиться? — жалобно спросила она, наконец, всё ещё не веря. Боясь поверить.
Фактически потеряв отца, которому предстояло лечиться ещё не один год, Асхелека запрещала себе мечтать о встрече с матерью. Но всё же втайне мечтала — и такая новость ошеломила, окрашиваясь вселенской нескрываемой радостью.
— Октианцы во многом развиты хуже нас. Но разведка и шпионаж у них поставлены отлично, а сеть агентов на Шаггитерре они разворачивали много десятилетий и научились получать информацию от местных. Когда до них дошли новости о тебе, полушаггитеррианке-полугорианке, они сразу принялись за поиски твоей матери и довольно быстро её обнаружили.
— Они её мучили? — прошептала Асхелека, тяжело дыша.
— Нет. Нет, маленькая, они просто забрали её на Октианию и проводили медицинские исследования, чтобы понять, как она смогла зачать с инопланетянином. Меня заверили, что ей не причиняли боли, и она в полном порядке.
— Ты успокаиваешь меня.
— Малыш. Мы встретимся с ней сегодня и теперь будем рядом. Что бы с ней ни случилось, обещаю тебе, я позабочусь о вас обеих.
Прерывисто вздохнув, Асхелека бросилась к нему на шею, крепко сжимая, пытаясь укрыться в его объятиях от всех страхов.
— Она ведь неполноценная, да?
— Полагаю, что да.
— И ты не против, чтобы она жила с нами?
— Как я могу? Это же твоя мать.
Асхелека тихо расплакалась, и Тхорн осторожно покачал её в объятиях:
— Ну же, не плачь. Иди, одевайся, нам скоро вылетать.
Рикэн.
В первые несколько минут он серьёзно полагал, что умирает. Боль зашкалила сразу, и он очень скоро начал кричать. Он вообще не знал, что существует такая боль. Возможно, если бы Сезар дал ему передышку, он бы отказался продолжать. Но Величайший был настроен весьма серьёзно и долго не останавливался. Рикэн буквально растворился в своём страдании за время, проведённое в уводе — он забыл, как его зовут, сколько ему лет, кто он такой и на какой планете находится. В его голове не осталось ничего, и когда увод закончился, он долго сидел, абсолютно беспомощный и способный мыслить не более, чем новорожденный ребёнок.
Некоторое время Рикэн познавал мир заново — сначала свет, потом звуки. Ему казалось, он возвращается из иного измерения, где он с кем-то разговаривал, жил другой жизнью — правда, бестелесной, но не менее реальной, чем эта, физическая. Вот только ни одного воспоминания о ней ухватить не удавалось. По мере того, как к нему возвращалось сознание, тот другой мир стремительно отдалялся и растворялся в глубине его подсознания.
— Что это было? — хриплым, ужасно слабым голосом спросил он, как только вернул себе дар речи.
— Преодоление потенциала всегда на грани пытки. И всё же ты достойно справился, — с лёгкой улыбкой сообщил Сезар и протянул стакан с чем-то бурым.
Рикэн подозрительно уставился на жидкость с сильным незнакомым запахом.
— Пей, это вернёт тебе силы.
В его голове мелькнула мысль, что он может не удержать стакан, и Величайший тут же кивнул, сам поднёс напиток к его губам и помог выпить.
Вкус напитка оказался на удивление сносным, и он действительно дал небольшой заряд энергии. Рикэн пошевелился и посмотрел прямо на Сезара. Странно, но сейчас его блоки казались чуть слабее — он даже будто бы мог ощущать какие-то эмоции. Отдалённо, но всё же.
— Ничего странного. Твой потенциал теперь самый высокий на планете среди горианцев, — ответил Сезар на его мысли.
Вскинув голову, Рикэн впился жадным, нетерпеливым взглядом в лицо Величайшего:
— И… этого достаточно…?
— Ты будешь равен ей. Ты сможешь доминировать до тех пор, пока будешь сохранять спокойствие. Эмоционально женщины часто слабее, так что…
— Невероятно, — выдохнул Рикэн, всё ещё не в силах осознать радикальную перемену.
— Тебе ещё много придётся учиться, не забывай. Потенциал надо реализовать, иначе это не принесёт пользы.
— Я понимаю.
— Я найду способ задержать "Чёрную звезду" на Горре. Полетите на Октианию месяца через три. За это время тебе придётся заниматься со мной по два-три раза в день и, предупреждаю, это будет больно.
— Я готов.
— И последнее. Если ты обидишь мою сестру на Октиании — тебе будет лучше переселиться туда навсегда.
Рикэн молча кивнул и потёр лицо рукой. Он всё ещё не понимал чего-то важного…
— Почему я тебе помогаю? — переспросил Сезар, прочитав его мысли. Горианец молча поднял глаза, вопросительно глядя на правителя планеты.
— Я просто верю в любовь, — невозмутимо пояснил он. — Если она взаимна, конечно.
— Надо же… в вас трудно заподозрить романтика, Величайший.
— Ты не подскажешь, почему у всех недоразвитых цивилизаций такая мощная связка между понятиями "сила", "власть" и "бездушие"? — с едва заметным раздражением поинтересовался Сезар.
— Не знаю. Никогда не думал об этом.
— Так вот, на самом деле это взаимоисключающие понятия. Если, конечно, речь не идёт о совсем диком обществе, вроде Земли или Октиании.
Рикэн кивнул, но в его голове поневоле всплыла мысль об Ариадне. Он не мог удержаться, хотя и знал, что об этом нельзя вспоминать — просто именно тот эпизод был ещё одной важной причиной для Сезара не помогать ему.
