Ее глаза задумчивы.
— Я дам тебе историю, — говорит она. — То, что он захочет услышать.
Она делает глубокий вдох и смотрит на деревья расположенные ниже нас.
— Как я и сказала раньше, однажды я была медсестрой, во время первой мировой войны, работала в госпитале во Франции, и однажды встретила журналиста.
— В пруду, — добавила я. — В твоем нижнем белье.
Она удивленно поднимает голову.
— Он тоже рассказывал мне эту историю.
Она оскорблена от этой мысли, но продолжает.
— Мы стали друзьями. Больше чем друзьями. Сначала я думала, для него это лишь игра, увидеть, сможет ли он покорить меня, но с течением времени все стало… больше. Для нас двоих.
Она замолкает, ее глаза сканируют горизонт, будто ищет что-то, но не находят.
— В одну ночь госпиталь бомбили. — Ее губы сжимаются. — Все было в огне. Все были… — Она закрывает глаза на мгновение, и снова открывает их. — Мертвы. Я пробивала себе путь наружу, и был лишь огонь, огонь везде, затем Сэм въехал на коне и кричал мое имя, протянув мне руку, и я приняла ее, он усадил меня позади себя. Он вытащил меня оттуда. Мы провели ночь в старом каменном сарае рядом с «Saint-Céré». Он накачал немного воды и заставил меня сесть, смыв сажу и кровь с моего лица. И он поцеловал меня.
Поцелуй в сарае. Должно быть, это что-то генетическое.
Но я понимаю, эта история не обрывается на этом. Семъйяза уже знает ее.
— Он целовал меня раньше, — продолжает мама. — Но после той ночи все было как-то по-другому. Вещи изменились. Мы разговаривали до тех пор, пока не поднялось солнце. Наконец, он признался мне, кем он был. Я уже догадалась, что он был ангелом. Я почувствовала это, когда впервые встретила его. В то время я не хотела иметь ничего общего с ангелами, так что я пыталась игнорировать его.
— Верно, — улыбнулась я. — Ангелы могут быть занозой в заднице.
Ее губы искривляются в улыбку, а глаза мгновение мерцают, прежде чем она снова становится серьезной.
— Но он не был лишь ангелом. Он рассказал мне, как пал и почему. Показал мне свои черные крылья. И он признался, что пытался соблазнить меня, потому что Наблюдатели хотят потомство ангельской крови.
— Вау. Он просто признался в этом?
— Я была в ярости, — отвечает она. — Я всю свою жизнь бежала именно от этого. Я ударила его. Он поймал мою кисть и просил простить его. Сказал, что любит меня. Спросил, смоги ли я полюбить его в ответ.
Она снова замолкает. Я ошеломлена ее историей. Я могу видеть это, образы изливаются с ее чувствами в мой мозг. Его глаза, искренние, полные печали и любви, мольбы. Его голос, мягкий, когда он говорит с ней, я знаю, я подлая: «Возможно ли, что ты когда-нибудь меня полюбишь?»
Я задыхаюсь:
— Ты солгала.
— Я солгала. Сказала, что никогда не заботилась о нем. Сказала, что больше никогда не хочу его видеть. Он долго смотрел на меня, а затем пропал. Просто так. Я никому не рассказывала об этом ночи. Я думаю, Майкл знает, кажется, он знает все. Но до сих пор я никогда не говорила об этом. — Она выдыхает через губы, будто только что высказала что-то тяжелое. — Вот твоя история. Я солгала.
— Ты заботилась о нем, — сказала я осторожно.
— Я любила его, — шепчет она. — Он был моим солнцем и луной. Я с ума сходила по нему.
Думаю, теперь он сходит с ума по тебе. Акцент на «с ума».
Она прочищает горло:
— Это было очень давно.
И все же мы обе знаем, что время — хитрая штука.
— Тебе, наверное, неудобно слышать, — говорит она, заметив, что я хмурюсь. — Я говорю, что любила мужчину, который не является твоим отцом.
— Но я знаю, ты любишь папу. — Я помню маму и папу вместе в ее последние дни, какой очевидно была между ними любовь, какой чистой. Я улыбнулась ей, ударила плечом по ее плечу. — Ты люююююбишь его. Это точно.
Она смеется, отодвигаясь от меня.
— Хорошо, хорошо, я выйду за него. Сейчас я не могу ему отказать, ведь так?
Вдруг она вздыхает:
— Я должна идти, — говорит она, подскакивая как Золушка, опаздывающая на бал. — Я должна встретиться с ним.
— На пляже Санта-Круз, — говорю я.
— Я рассказала тебе об этом? — спрашивает она. — Что я ему сказала?
— Ты просто поцеловала его, — отвечаю я. — Теперь иди, прежде чем ты опоздаешь, и я перестану существовать.
Она подходит к краю скалы и распускает крылья. Я поражена тем, какие они серые, когда обычно, когда я знала ее лучше, они были пронзительно белые. Они все еще прекрасные, но серые. Нерешительность. Сомнения. Она колеблется.
— Иди, — говорю я.
В ее глазах слезы. — «Я не хочу покидать тебя», — говорит она в моей голове.
— «Не переживай, мам», — отвечаю я, называя ее мамой впервые с тех пор, как пришла сюда. — «Ты увидишь меня снова».
Она улыбается и ласкает мою щеку, затем поворачивается и улетает. Ветер от ее крыльев раздувает мои волосы, и скользит в сторону океана. В сторону пляжа, где ждет мой отец.
Я вытираю глаза. И когда снова осматриваюсь, я возвращаюсь в настоящее, будто весь этот день был прекрасной мечтой.
ГЛАВА 19. ПОЕЗД, ИДУЩИЙ НА ЮГ
Две минуты до полуночи.
На этот раз, в действительности.
Видение не подготовило меня к чистой чудовищности этого момента. Я чувствую, что собираюсь выпрыгнуть из своей кожи. Я чувствую, что каждый тик моих часов из секонд-хенда, как электрический заряд пульсирует сквозь меня снова и снова.
Я могу это сделать, говорю я себе, возясь с застежкой-молнией моей черной толстовки.
Тик, тик.
Тик, тик.
Поезд северного направления приехал и уехал. Семъйяза прибывает, приземляется на фонарный столб, каркает на меня.
Но Кристиана здесь нет.
Я медленно оборачиваюсь, ища его, мои глаза задерживаются на каждом пустом место, каждой тени, надеясь найти его, но его здесь нет.
Он не придет.
Секунду мне кажется, что страх съест меня изнутри.
— Кар, — нетерпеливо каркает ворона.
Полночь.
Я должна идти. С ним или без него.
Я всматриваюсь в тротуар, перед рельсами. Один шаг, в то время как мое сердце скачет как у кролика, мое дыхание вырывается мелкими вздохами, я пересекаю рельсы.
На другой стороне Семъйяза превращается в человека. Он выглядит довольным собой и взволнованным: волнение в стиле лисы-в-курятнике, в его глазах злой блеск. Мою кожу покалывает от взгляда на него.
— Хорошая ночь для путешествия, — он осматривается вокруг.— Я сказал тебе привести друга.
