четыре года. И отдельно ведется запись разводов. Такая книга может служить не один десяток лет. Ибо Вседержителем нашим было сказано: семья крепка верою, а вера – семьёю!
-- Часто ли, святой отец, появляются записи в этой книге? -- уточнил герцог.
-- Слава Вседержителю, редко, – при этих словах святой отец “перекрестился” на местный манер и продолжил: – У нас все же не бесчинный Нихартон или там еретический Арапантор, истинной веры не знающий! Да и высокородные большей частью честь свою блюдут.
-- Каким образом вносят записи в эту книгу, в книгу разводов? – герцог был краток, давая свидетелю возможность отвечать максимально полно.
-- Ежли доказана неспособность детей иметь, то считается, что Господь наш брак не благословил. Через десять лет такая пара может прийти в храм, где венчалась, и просить о разводе. Ежли…
-- Святой отец, нас интересуют только разводы в случае измены,– уточнил его светлость.
-- Ежли жена верность не соблюла, и тому верные свидетельства есть, то священник исповедует и мужа, и жену. Ежли сам видит он нарушение заповедей Вседержителя, то он и решает освободить невинно пострадавшего от супружеских уз.
– Где хранятся книги, святой отец, и кто имеет к ним доступ?
– В специальной комнате хранятся под замком надежным. А записи может делать только сам настоятель храма, ну или его доверенное лицо. Тогда в книге об этом есть запись дополнительная.
– Кто имел допуск к храмовым книгам?
– Только сам отец Инкис и имел, более никому не доверял. Он ведь, упокой его Вседержитель у престола своего, – священник “перекрестился”, – очень уж человек дотошный был. Даже меня не допускал к книгам, все только сам.
Я заметила, что священник говорит об измене только среди женщин. Мужские измены в этом обществе особо не порицались, как я уже знала на собственном опыте. Иначе мой муж никогда не смог бы признать Элли. Впрочем, решив не отвлекаться на такие детали, я стала ждать главного: показа.
Зал слушал весьма внимательно. Похоже, разводы среди высокородных были большой редкостью и скандалом.
-- Как именно, святой отец вносится запись в книгу?
-- Все книги заполняются одинаково: специальным бронзовым писалом и чернилами, которые воды не боятся. Чернила такие присылают нам из горных монастырей.
Позволив священнику закончить речь, его светлость приказал сломать печать и открыть наконец-то сундук. Затем попросил отца Сиберо лично достать книгу, где регистрируются разводы. Под любопытствующими взглядами присутствующих святой отец извлек большой, но не слишком толстый том в простом кожаном переплете.
-- Вот она, ваша светлость. Они, книги эти все размерами отличаются и перепутать невозможно.
Дальше началось совсем уже интересное. Герцог попросил достать из камина кусок прогоревшего дерева, обычный уголек. Писцу вручили пестик и ступку и велели перемолоть уголь в пыль. Зал наполнился гулом и перешептываниями, так как никто толком не понимал, что именно собирается делать властелин местных земель. Герцог же, подождав некоторое время, начал громко пояснять, обращаясь непосредственно к барону Казимо. В зале мгновенно установилась тишина: никто не хотел пропустить ни одного слова.
-- Почтенный барон, когда священник вносит запись в книгу, он сильно нажимает на писало. Бумага, даже плотная – вещество мягкое, – герцог взял со стола бронзовую палочку и, сложив вдвое лист бумаги, показал барону: – Вот, смотрите… Я просто черкнул по листу, а на нижнем – появился отпечаток.
Внимательно оглядев зал, который под его взглядом окончательно затих, герцог объявил:
-- Злоумышленник вырвал из книги несколько последних листов с записями. Но вряд ли он стал вырывать пустые и чистые листы. А это значит, что на пустом листе остались те самые вдавленные линии, точно показывающие, что и как писали на предыдущем. Может быть, они окажуться не слишком явными, но они точно есть.
Зал снова загудел, перешептываясь и пытаясь понять, правильно ли говорит герцог. А его светлость между тем повелел:
-- Барон Казимо, вы не заинтересованы в исходе дела и пользуетесь уважением всех соседей. Возьмите и откройте книгу. Затем вы посыплете страницу угольным порошком и слегка смахнете черную пыль ладонью. Тогда мы все увидим, что было написано на последней странице.
С моего места было почти не видно, что и как делают на столе: приглашенные свидетели встали кольцом вокруг барона, не давая толком рассмотреть. Но отчетливо видно было, что герцог даже сделал пару шагов назад, встав за собственным креслом. Его светлость явно хотел показать, что никакого отношения к происходящему не имеет.
Гул в зале становился все громче. Люди привставали со своих мест, пытаясь понять и рассмотреть, что делает барон Казимо. Длилось все это не слишком долго, но напряжение ощутимо возросло. Герцог, наблюдавший весь процесс, скомандовал:
-- Почтенный барон Казимо, я попрошу вас взять книгу в руки и зачитать всему залу, какие строки, милостью Вседержителя сохранились и проявились.
Это был очень хороший ход. И барон Казимо, который днем раньше осмелился публично возражать герцогу, собираясь защищать беззащитную вдову Белинду фон Розер, повернувшись лицом к залу начал зачитывать:
-- В лето от рождества Вседержителя тысяча семьсот сорок восьмое я, старший настоятель храма Господня, отец Инкис, волею Вседержителя венчающий браки, пишу документ этот…
Барон Казимо зачитывал тот самый пропавший документ о разводе Варуша и Белинды. В зале вновь поднялся гул, книгу отдали в руки членами жюри, чтобы они смогли прочитать сами и убедиться, что текст озвучен правильно. И герцог, усевшись на свое место, спросил:
-- Мать Селиора, как осмелились вы нарушить клятву, что давали на священной книге? Подпись ваша видна отчетливо, и сомнения в лжесвидетельствах нет ни у кого.
И члены жюри, и группа поддержки во главе с бароном молча кивали головой, подтверждая правоту слов его светлости. Белинда тихо плакала на своем стуле. В этот раз, кажется, совершенно искренне.
А я, чувствуя сильное облегчение, с удивлением разглядывала побледневшего и странно засуетившегося отца Сиберо. Интересно, что его так взволновало?
