Гуртеирн и Боудикка выглядели усталыми, но полными надежды, когда стояли на пляже, освещенные заходящим солнцем.
— Как поживают ваши люди? — Спросила Бека после того, как они обменялись официальными приветствиями. — Все полностью восстановились?
— Да, — ответил Король. — Спасибо тебе, Баба Яга. Наша благодарность не знает меры.
Королева Боудикка сложила руки вместе, сокращенная версия того, что было бы более неистовым движением у кого-то менее царственного.
— А наши земли в океане, Баба Яга? — нерешительно спросила она. — Тебе удалось их очистить? — Гуртеирн на мгновение закрыл глаза, словно в безмолвной молитве.
— Да, — просто ответила Бека. — Теперь в воде нет ни яда, ни примесей. Вы и ваши люди можете вернуться домой сегодня вечером.
Боудикка и Гуртеирн посмотрели друг на друга, глаза Королевы наполнились непролитыми слезами, и Король внезапно вернулся к тому энергичному, могущественному существу, каким, как представлял себе Маркус, до того, как все это началось.
Они оба низко поклонились Беке и поблагодарили ее дрожащими голосами, их радость разлилась по песку, как сверкающие бриллианты. Позади них стражи стояли в строю, выпрямившись и насторожившись, но их свирепые лица были преображены ухмылками в нечто гораздо менее угрожающее и гораздо более праздничное.
— Мы никогда не сможем отблагодарить тебя в полной мере, — сказал Гуртеирн хриплым от волнения голосом. — Если тебе когда-нибудь понадобится что-нибудь от людей, живущих под водой, стоит только попросить, и это будет тебе дано.
— Надеюсь, это и ко мне относится, — раздался голос из-за спины Маркуса, и с дюн спустился его отец.
Маркус забыл, как дышать, и Бека схватила его за руку, крепко сжав, словно напоминая, что он не один.
— Па, — произнес он. — Ты не можешь так говорить. Ты же не позволишь им превратить тебя в тюленя, правда?
— Шелки, — поправил Гуртеирн и добавил, — все верно, наше предложение остается в силе, рыбак. Вы можете присоединиться к нам, если хотите.
Маркус открыл рот, чтобы возразить, но отец покачал головой.
— Я умираю, сынок, и ты это знаешь. Если я останусь, мой конец неизбежен, и он будет не из приятных. Я бы предпочел провести оставшееся время, живя в водах, которые всегда любил. — Он искренне рассмеялся; Маркус впервые слышал, как он смеется. — И независимо от того, сможет ли превращение в Шелки вылечить меня, я могу быть уверен, что это будет приключение всей моей жизни. Как можно с этим поспорить?
На самом деле он не мог. Но Маркус с удивлением обнаружил, как сильно ему будет не хватать старика.
— Я никогда не мог выиграть спор с тобой, папа, — сказал Маркус, чувствуя, как эмоции подступают к горлу и угрожают задушить его. Он подошел к отцу и обнял его впервые с тех пор, как он был маленьким ребенком, пытаясь вложить в этот жест все свои чувства. — Думаю, что вряд ли начну делать это сейчас.
Его отец обнял его в ответ, его кости были такими же хрупкими и пустыми, как у птицы. Старик отступил назад и пристально посмотрел на него, хотя даже сейчас было ясно, что часть его внимания сосредоточена на море.
— Прости, что я был так строг с тобой, сынок. Я был не очень хорошим человеком и не очень хорошим отцом, и теперь этого не исправить, — сказал Маркус-старший, отмахиваясь от слабых попыток Маркуса все отрицать. — Но я хочу, чтобы ты знал, что я оставил лодку тебе; переписал ее на твое имя сегодня днем, и то немногое, что у меня есть тоже. — Он перевел взгляд с Маркуса на Беку, которая теперь стояла одна на песке перед Королем и Королевой.
— Ты хорошо устроил свою жизнь, мальчик. Это все, чего я когда-либо хотел для тебя. Не важно останешься ты здесь или нет, главное найди то, что делает тебя счастливым, и схвати это обеими руками. Я люблю тебя. — Он на удивление нежно потрепал Маркуса по щеке и направился к водным людям.
Гуртеирн вытряхнул кожаный мешочек, и яркий изумрудный кулон цвета океана скользнул в его ладонь.
— Это сохранит тебя в безопасности, пока мы не вернемся домой и мои маги не сделают трансформацию постоянной, — сказал он, передавая его отцу Маркуса. — Надень его себе на шею прямо перед погружением, и ты сможешь плавать и дышать, как один из нас, пока мы не изменим твою форму.
Король и Королева еще раз кивнули Беке и исчезли в волнах вместе со своей стражей. Маркус-старший на мгновение заколебался, потом улыбнулся Маркусу и Беке.
— Берегите друг друга, — сказал он и вошел в море.
* * *
Бека сидела на влажном песке и смотрела, как пена завивается кружевом на берегу, а потом отступает. Совсем как жизнь — что-то всегда приходит, а потом уходит. Красивая, непредсказуемая, неумолимая в своих бесконечных и постоянных изменениях. Как бы ты ни хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, этого никогда не случалось.
Иногда она менялась к лучшему. Иногда к худшему. Но она всегда менялась.
Маркус стоял у кромки прибоя, глядя на воду так, словно мог заглянуть в тайные царства под ней. Или, может быть, просто задумался; трудно было сказать. В любом случае, она не могла винить его. Через некоторое время он подошел и сел рядом с Бекой.
— Ты плачешь, — немного удивленно сказал он. — Ты никогда не плакала.
Она слегка пожала плечами, ее футболка и джинсы казались странно тесными после длинного, струящегося платья, которое она надевала на встречу с Королевой. Ее сердце тоже сжалось, как будто вокруг него образовались металлические прутья, затягиваясь в полосы настолько прочные, что она чувствовала, как они врезаются в плоть, заставляя ее сердце биться чаще.
— Ты плачешь из-за моего отца? — спросил он. — Потому что я думаю, что с ним все будет в порядке, так или иначе.
— Я тоже так думаю, — сказала Бека, глядя на его лицо в лунном свете, такое любимое и такое сильное. Как она могла выбрать жизнь, в которой никогда больше не увидит это лицо? Сможет ли она это выдержать?
Маркус придвинулся чуть ближе, смахнув слезу, медленно скользнувшую по ее щеке.
— Если ты не плачешь о моем отце, тогда что случилось, Бека? — Он наклонился и поцеловал место, где была слеза, заставляя железные прутья сжаться еще сильнее. — Я могу помочь?
— Не думаю, — сказала она. — Видишь ли, завтра мой день рождения.
Он моргнул.
— И ты не любишь дни рождения?
Она тихонько рассмеялась.
— Обычно я люблю дни рождения. Но завтра мне исполнится тридцать, и я стану полноправной Бабой Ягой, после двадцатипятилетнего обучения. Если я буду продолжать пить Живую и Мертвую воду, пути назад не будет. Я стану настоящей Бабой Ягой и могущественной ведьмой до конца своих дней. Так что, как видишь, это мой последний шанс; я должна выбрать раз и навсегда, быть ли мне ведьмой или Человеком, как все остальные.
— Ты никогда не сможешь быть такой, как все, — торжественно произнес Маркус. — И это хорошо, а не плохо.
Бека фыркнула, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Черт бы его побрал, меньше всего ей сейчас нужно, чтобы он был милым.
— Я думала, что больше не хочу быть Бабой Ягой. Я хотела нормальной жизни и собственных детей. Но последние несколько недель показали мне, что я действительно хочу быть Бабой. Я чувствую, что это мое предназначение.
— Тогда в чем проблема? — спросил он, явно сбитый с толку.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я люблю тебя, — сказала она. — В этом-то и проблема. Я люблю тебя больше, чем когда-либо думала, что смогу полюбить кого-то, и я не хочу тебя бросать. Но я знаю, что ты ненавидишь все эти магические штучки, и ты захочешь меня, только если я буду Человеком. Так что, если я хочу сохранить тебя, мне придется отказаться от магии, но я не могу вынести мысли о том, чтобы потерять ее. Вот почему я плачу.
К ее изумлению, Маркус громко рассмеялся и наклонился, чтобы обнять ее. В уголках его карих глаз появились морщинки, когда он сказал: — Я знаю, что был немного напуган, узнав, что жизнь действительно похожа на сказки, но я тоже многому научился за последние пару недель.
