для начала предложить его мне.
– Неужели только для того, чтоб проще устроить мятеж?
Голос его был спокоен, но я слышала в нем далекие отголоски грома, напряжение и боль, которую Рэндалл прятал и сам от себя.
– Нет! – Не знаю, почему я бросилась оправдываться, словно его приговор еще мог для меня что-то значить, но слова рвались с губ, и я не могла их удержать. Может, потому что пыталась оправдаться перед собой. – Только через ее смерть можно было бы вернуть Гвинлледа. И только он еще может уберечь Альбрию.
Рэндалл подхватил кубок, глядя на блики на кровавой глади вина.
– Значит, ты все еще веришь в сказки, моя Джанет?
– Сказки, – я улыбнулась горько и беспомощно, – происходят независимо от того, веришь в них или нет.
Небрежно отставив кубок, Рэндалл шагнул к Гвинлледу, спокойно глядя ему в глаза, от которых веяло ужасом йольской ночи.
– Надеюсь, мальчик, ты и впрямь сможешь сотворить сказку, в которую верит Джанет. – Он стянул золотой венец с головы, и в мутном свете свечей тот блеснул особенно ярко. Гвинллед следил за ним настороженно, все еще подозревая ловушку. – На колени, фейри! Дай хоть на мгновение представить себя победителем.
Ни злорадства, ни торжества не было в его глазах, только бесконечная, пепельная усталость, когда уже нечего ценить и нечего беречь. Гвинллед, может, увидел большее, раз шагнул навстречу, опустился на одно колено и склонил голову.
– Я, Рэндалл Аргейл, отрекаюсь от престола и короны моего отца и венчаю ею тебя, Гвинллед, сын Гленна, сына Мортимера из рода Аргейлов. Отныне Альбрия твоя. Правь ею мудро.
Золотой обруч тускло блеснул и лег на черные волосы, и в тот же миг Гвинллед содрогнулся всем телом и сдавленный стон вырвался сквозь стиснутые зубы. Я бросилась к нему, а в виски безумными птицами бились мысли: «Я не заметила – и корона из холодного железа? И мой Гвинллед теперь умирает – снова – на этот раз до конца? Но ведь Рэндалл успел провозгласить его королем?..»
Ладони мои были холоднее льда, когда я обняла Гвинлледа за плечи, коснулась его лица, заглядывая в глаза. Но нет, не смерть пришла к нему, а сила, старая, древняя сила, которой тесно было в человечьем теле, и светом она пробивалась изнутри.
– Все хорошо, недобрая королева, – прошептал он ласково, поднимаясь и увлекая меня за собой, и белая кожа его мерцала, как снежная равнина под полной луной. – Теперь все будет хорошо.
Он перевел взгляд на Рэндалла, и тот склонился, как полагается родичу кланяться королю.
– А теперь, Ваше величество, позвольте мне дать вам совет. Не повторяйте моих ошибок и не оставляйте свергнутого короля в живых.
Он взглянул на меня, и на мгновение нежность осветила его глаза.
– Но я не жалею об этом, моя Джанет.
Предчувствие близкой скорби стиснуло горло, и я прошептала:
– Неужели ты вовсе не боишься смерти?
Он картинно взмахнул рукой, откидывая с глаз темную прядь, и только тогда я заметила, что больше он не носит колец – ни золотых, ни железных.
Он и впрямь ждал нас.
– Сложно бояться гостьи, явление который ты подозреваешь день за днем. Она придет неминуемо; раз так, то я предпочту принять смерть от твоей руки.
Пальцы онемели. Нет, я не смогу, я не хочу, я не…
– Не проси меня об этом. Кровавые пятна и так не отмываются с моих рук. Я не хочу, чтобы и твоя смерть оставила на них след.
– Ты жестока. – Он отвернулся, и хоть осанка его была, как всегда, безупречна, я видела, как тяжело она ему дается, сколько сил сгорает, лишь чтобы удержать на лице спокойную, чуть ироничную маску. Гордец даже в смерти. – Впрочем, кто, как не ты, имеет на это право? Но ты не оставляешь мне выбора.
Он подхватил со стола кубок с вином, и несколько капель кровавыми пятнами упали на дерево.
– Позволь же мне выпить за нового короля Альбрии, Его величество Гвинлледа Первого! Славься, король!.. Нет-нет, тебе, моя Джанет, не предлагаю – еще рано.
Догадка впилась в сердце ледяной спицей, и я застыла. Эмоции требовали выбить кубок из его рук, но разум твердил замереть, замереть и позволить ему выпить яд. «Разве ты не позволишь ему уйти с честью?» – тихо шептал он, и я смотрела, смотрела, не отводя глаз, как вино кровью стекает по коже Рэндалла, как он бледнеет, застывает на полувздохе, как оседает на пол, в последнем усилии воли сомкнув губы в слабой улыбке, как гаснет его взгляд.
Это все, что я могла для него сделать.
Я опустилась на пол рядом с ним, опустила ему веки, и долго, долго не могла убрать ладонь с теплой еще щеки. В смерти лицо Рэндалла утратило тень неотступной муки, став спокойнее и моложе.
Словно и не было всех этих бед. Словно и не было всех этих лет.
– Спи спокойно, мой королевич, – тихо прошептала я и громче – вскинув глаза на Гвинлледа:
– Славься, Белый король!
И ливень хлестнул по окнам.
С вершины Часовой башни, как и прежде, ясно видно бухту и порт: облизанные волнами камни, подсыхающая пена на земле, разрушенные причалы. И ни следа сандеранских кораблей – около полуночи прилив захлестнул их и увлек в море, где течение отшвырнуло дальше от берега, туда, где встала непроглядной пеленой стена тумана.
При взгляде на нее хочется протереть глаза – ведь не может же вмиг исчезнуть линия горизонта?
Может.
Как и обещал, Гвинллед оградил Альбрию от всего мира, пока она слаба, пока мы не залечили ее раны.
От черных проплешин пожарищ все еще поднимается дым – огонь не успел добраться до складов с порохом и оружием, и самых страшных разрушений удалось избежать. Без смертей, конечно, не обошлось, и в сторону кладбища тянутся и тянутся молчаливые люди, отдают своих мертвецов Хозяйке и Охотнику, возносят молитвы – и боги им отвечают, впервые за много веков. И пусть Колесо года катится к Самайну, на могилах пробивается вереск.
Рэндалла похоронили в королевской усыпальнице, без церемоний и почестей, и каменная гробница, оставшаяся безымянной, приняла его тело. До конца времен ему лежать рядом с братом, которого он любил.
Сандеранцев хоронить никто не стал. За чертой города все еще чадит кострище с их телами, и вернувшаяся стража свозит туда все новых и новых мертвецов.
Выживших Гвинллед запретил казнить, и народ внял слову короля, умерил гнев. «Они нанесли нам страшные раны, – сказал
